— Хорошо, — сказала я.
Уверенный тон Андре, ее быстрая, четкая манера говорить меня смутили. Она настороженно наблюдала за мной.
— Моя соседка, — она кивнула на Лизетт, — говорит, что вы лучшая ученица в классе. Это так?
— Я часто бываю первой, — ответила я скромно.
Я разглядывала Андре: прямые черные волосы, на подбородке чернильное пятно. Не каждый день встретишь девочку, которая горела заживо, мне хотелось задать ей кучу вопросов, но мадемуазель Дюбуа уже входила в класс, ее длинное платье мело пол; это была проворная усатая женщина, я относилась к ней с большим почтением. Мадемуазель села и начала перекличку. Дойдя до Андре, она подняла голову:
— Ну как, дитя мое, мы не слишком робеем?
— Я не робкая, — сказала Андре спокойно и учтиво прибавила: — К тому же вы не внушаете робость.
Мадемуазель Дюбуа на миг застыла, потом улыбнулась в свои усы и продолжила перекличку.
Выход из класса в конце уроков подчинялся неизменному ритуалу: мадемуазель стояла в дверях, по очереди пожимала руки матерям и целовала в лоб каждую ученицу. Она положила руку на плечо Андре:
— Вы никогда раньше не ходили в школу?
— Нет, до сих пор я занималась дома, но теперь я уже большая.
— Надеюсь, вы будете брать пример со старшей сестры, — сказала мадемуазель Дюбуа.
— О, мы с ней совсем разные, — ответила Андре. — Малу вся в папу, она обожает математику, а я больше всего люблю литературу.
Лизетт толкнула меня локтем: не то чтобы Андре вела себя дерзко, но все-таки с учителями так не разговаривают.
— Вы знаете, где комната экстернов? Если за вами придут не сразу, вы можете там расположиться и подождать, — предложила мадемуазель.
— За мной не придут, я буду ходить домой сама, — быстро сказала Андре. — Моя мама предупредила…
— Одна? — переспросила мадемуазель Дюбуа. Она пожала плечами: — Ну, раз ваша мама предупредила…
Меня она потом тоже поцеловала в лоб, и я пошла следом за Андре в вестибюль. Она надела пальто — менее оригинальное, чем мое, но очень красивое — из красного ратина с золотыми пуговицами; это не уличная девчонка, как же ей позволяют ходить одной по городу? Разве ее мать не знает об отравленных конфетах и ядовитых иголках?
— Где вы живете, Андре, деточка? — спросила мама, когда мы вместе с сестрами спускались по лестнице.
— На улице Гренель.
— Вот и хорошо, мы проводим вас до бульвара Сен-Жермен, — сказала мама. — Нам по пути.
— Спасибо, — ответила Андре, — но не утруждайтесь ради меня. — Она серьезно посмотрела на маму. — Понимаете, мадам, нас семеро детей, мама говорит, что мы должны научиться быть самостоятельными.
Моя мама кивнула, но она явно этого не одобряла.
Едва выйдя на улицу, я набросилась на Андре с вопросами:
— Как же вы горели заживо?
— Когда пекла картошку в костре. У меня загорелось платье, и я сожгла правую ляжку до кости. — Андре нетерпеливо махнула рукой, ей явно надоела эта история. — Когда можно будет посмотреть ваши тетрадки? Мне нужно знать, что вы проходили в прошлом году. Скажите, где вы живете, и я зайду к вам сегодня после обеда. Или завтра.
Я вопросительно посмотрела на маму — в Люксембургском саду мне не разрешали играть с незнакомыми девочками.
— На этой неделе не получится, — сказала мама, замявшись. — Давайте отложим до субботы.
— Хорошо, подожду до субботы, — согласилась Андре.
Я смотрела, как она переходит бульвар в своем красном ратиновом пальто; Андре была и правда очень маленькая, но шагала уверенно, как взрослая.
— Твой дядя Жак был знаком с некими Галларами, состоявшими в родстве с Лавернями, кузенами Бланшаров, — задумчиво проговорила мама. — Интересно, это те Галлары или не те? Но мне кажется, порядочные люди не позволили бы девятилетней крошке разгуливать одной по улицам.
Мои родители долго обсуждали разные ветви семейства Галларов, о которых они что-то слышали от близких или далеких знакомых. Мама расспросила наших монашек. Родственные связи родителей Андре с Галларами дяди Жака прослеживались весьма туманно, но это были в высшей степени достойные люди. Месье Галлар, окончивший в свое время Политехническую школу, занимал хорошее положение в компании «Ситроен» и возглавлял Лигу отцов многодетных семей; его жена, урожденная Ривьер де Бонней, принадлежала к известному роду воинствующих католиков и пользовалась всяческим уважением у прихожанок церкви Святого Фомы Аквинского.