— О бой, о бой, о литл бой! — вопил Козлов из девятого "Б", солист вокально-инструментального ансамбля «Романтики». Пел он, возможно, и хуже западных певцов, но трясся сильнее. Козлов не умел вибрировать только голосом, как профессионалы, поэтому сотрясал все тело, и вместе с телом вибрировал голос.
— О бой, о бой, о литл бой… — вторил солисту ансамбль «Романтики».
Ансамбль состоял из трех человек: гитара, баян и ударные. На гитаре сидел женатый комбайнёр Федосеев. А на баяне и ударных — близнецы-хулиганы Сорокины. В детстве Сорокины были беспризорниками и на всю жизнь сохранили влияние улицы. Они всегда были хулиганы, только вначале маленькие хулиганы, потом юные, а теперь старые. Сорокиным было по шестьдесят четыре года.
В колхозном клубе шли танцы. По стенам расположились старики и дети. Зрители. Молодёжь с безразличными лицами топталась друг перед другом. Это был шейк.
Танька с Мишкой тоже плясали друг перед другом: Танька — бросив руки вдоль тела, а Мишка — развесив локти. Старался. Танька смотрела на Мишку, будто видела в первый раз. Он был такой обычный, как лопух при дороге. И ничего не было в нем особенного.
— Пойдём отсюда, — рассердилась вдруг Танька. — Воют, как баптисты…
Они неслись на мотоцикле. Мишка сидел впереди, а Танька сзади, обхватив Мишку поперёк живота.
— Стой! — крикнула Танька.
Мишка остановился.
— Дай я поучусь, — попросила Танька.
Поменялись местами. Танька села за руль.
— Вот здесь газ, — объяснил Мишка. — А это тормоз. Так быстрее, так медленнее. Давай!
Танька поехала, выписывая колёсами кренделя.
— Руль держи! — орал Мишка.
Впереди показалась машина. Танька свернула на поле. Мотоцикл заскакал на кочках и колдобинах. Мишку трясло так, будто он сидел на бешеном мустанге.
— Ты куда? — заорал он.
— Чтоб не наскочила! — заорала Танька и в ту же секунду ощутила, что летит куда-то сначала резко вперёд, потом резко вниз.
Мишка и Танька разлетелись в разные стороны и шлёпнулись в свежевспаханную землю.
Танька не ушиблась, но осталась лежать и, приоткрыв один глаз, наблюдала за Мишкой. Ей хотелось, чтобы он испугался за её жизнь. Но Мишка первым делом подбежал не к Таньке, а к своему мотоциклу и начал исследовать машину.
— Все крыло помяла, — искренне огорчился он.
Лежать было бессмысленно. Танька поднялась.
— Из-за своей поганой мотоциклетки готов человека насмерть убить.
Земля зависла в небе, тихо плывёт в галактике, покачиваясь. И вместе с ней плывут, покачиваясь, Танька и Мишка, привалившись друг к другу спинами, чтобы удобнее было сидеть.
Пролетели дикие утки, сильно прорезая воздух крыльями.
— Мишка! — позвала Танька и замолчала надолго, как забыла.
— Чего? — отозвался Мишка.
— Ты как собираешься жить?
Мишка никогда не думал об этом прежде и честно сосредоточился.
— Вернусь из армии, гитару куплю электрическую. Марки «Эврика».
— А потом?
— Потом женюсь на тебе.
— Интересно… А ты у меня спросил?
— Чего зря трепаться? Я ж в армию иду. Отслужу — женюсь.
— А если я за тебя не пойду?
— Тогда на Вале женюсь. На Малашкиной.
— А потом?
— Потом «Ниву» куплю.
Танька представила себе, как Валя с Мишкой едут на «Ниве» по улице Коккинаки и из-под колёс в панике выскакивают куры и бегут прочь, сильно вытянув шеи.
— Я не про это, — с неудовольствием сказала Танька. — Я про смысл жизни.
— Какое ещё смысл? — Мишка чуть обернул голову и почувствовал щекой Танькины волосы.
— Каждый человек должен искать смысл жизни. Знать, для чего живёт, — разъяснила Танька.
— Это пусть надстройка ищет, для чего живёт. А мы базис. Мы людей хлебом кормим.
— Неромантичный ты человек…
Мишка не обиделся.
— Ну, а ты б чего хотела? — спросил он.
Танька долго молчала, потом сказала:
— Сесть на облако и поплыть.
— Глупости это, — с пренебрежением отозвался Мишка.
— Почему?
— Так облако — это ж пар. Аш два О. Весь зад намочишь.
— Неромантичный ты человек, — вздохнула Танька.
В реке плеснулась большая рыба. Танька вздрогнула и обернулась на всплеск.
Плакучая ива тянула ветки к самой воде. В лунном свете был различим каждый листочек.
— Красиво… — заметил вдруг Мишка.
— Ничего особенного, — отозвалась Танька.
Эта луна, река и плакучая ива были всегда в Танькиной жизни, и никогда не было так, чтобы их не было.
«О бой, о бой, о литл бой!» — вопил Козлов из девятого "Б". «О бой, о бой, о литл бой…» — вторил ансамбль солисту.
И вдруг все замолчали, будто подавились. Молодёжь перестала танцевать. И старухи бросили сплетничать. Все обернулись и смотрели в одну сторону.
В клуб вошла Танька об руку с лётчиком.
— Кто это? — громким шёпотом спросила Малашкина Валя.
— Танька с лётчиком, — отозвались в толпе.
Танька поднесла к губам микрофон и запела. Лётчик заиграл на трубе. Мишка послушал, что они исполняют, и стал аккомпанировать на гитаре — точно и тактично. Мишка тоже был очень музыкальный.
Получалось потрясающе. Все так и обмерли и слушали, разинув рты. Это тебе не вокально-инструментальный ансамбль «Романтики».
Так представляла себе Танька, глядя в потолок.
Стояла ночь. Муравьи спали в своём муравейнике. Дед Егор посапывал на печи. Отец в соседней комнате готовился к экзаменам в заочном техникуме.
Танька поднялась, босиком прошла к столу. Достала тетрадь в линеечку, выдрала чистый листок.
Взяла ручку, задумалась. Потом вздохнула и вывела на листке: «Уважаемый лётчик МК 44-92. Приходите на танцы в клуб колхоза „Краснополец“. В среду». Подумала и подписалась: «Татьяна Канарейкина».
Над Татьяниным ухом шумно засопело. Танька обернулась. За её спиной стояла сестра Вероника. Вероника была младше Таньки на шесть лет. Она унаследовала от родителей их самые некрасивые черты лица, однако получилась очень обаятельная.