Агриппина, усмотрев в этом злой умысел, тут же бросилась к Клавдию.
— Конечно, — жаловалась она, — это могло быть всего лишь неуклюжей шуткой. Но в ней я вижу начало будущей розни.
Клавдий попытался успокоить жену, но это ее только раззадорило.
— Кто—то во дворце, — кричала Агриппина, — ставит под сомнение факт усыновления тобой моего сына. Кто—то не желает считаться ни с волей императора, ни с постановлением сената, ни с желанием римского народа.
Клавдий сник. Он не выносил орущих женщин и уже заранее был согласен со всем, что бы ни сказала ему супруга.
— Я не думаю, что Британник действительно относится плохо к Нерону, — робко заступился он за сына.
— Разумеется, — радостно перебила его Агриппина. — Во всем повинны его дурные наставники. Они восстанавливают мальчика против брата, сеют в семье смуту и ведут к гибели государство.
Заслышав о семейных раздорах, Клавдий ужаснулся, а когда речь зашла о безопасности государства, вовсе потерял голову от страха. Он дал Агриппине полную свободу действий, и та быстро избавилась от неугодных ей воспитателей Британника: одни были отправлены в изгнание, другие умерщвлены. Отныне Британника окружали люди, преданные лично императрице и доносившие ей о каждом шаге ребенка.
Агриппина, вкусившая власти, остановиться уже не могла. Ей не терпелось проявлять свое могущество и повелевать судьбами людей. Она сочла, что наступил подходящий момент для чрезвычайно важного и рискованного шага — обеспечить себе поддержку и верность преторианских когорт.
После Сеяна и Макрона во главе преторианцев стояли два префекта: Лузий Гета и Руфрий Криспин. Оба питали привязанность к детям Мессалины. Агриппине это было известно. Поэтому она убедила мужа, что два начальника не способствуют единению преторианцев, в то время как хорошо зарекомендовавшее себя в прошлом единоначалие укрепит дисциплину гвардейцев. На должность префекта претория она предложила своего человека — Сестия Афрания Бурра. Он принадлежал к всадническому сословию и, что самое главное, был уроженцем Нарбонской Галлии. Хитрая и умная Агриппина рассчитала правильно. Родившийся в Лугдуне Клавдий питал слабость ко всем должностным лицам галльского происхождения и тут же клюнул на приманку жены. Преторианские когорты были переданы под начало Бурра.
Афраний Бурр — честный солдат и хороший служака, но дослужился лишь до должности трибуна. Он был вынужден досрочно оставить армейскую службу из—за тяжелого ранения, приведшего к ампутации руки. Но и на гражданской службе он показал себя человеком исполнительным. Бурр знал, кому он обязан своим высоким назначением. Он понимал, что Агриппина рассчитывает на его благодарность и поддержку прежде всего на императорских совещаниях, на которых он по своему рангу обязан был присутствовать.
Теперь, когда Агриппина прибрала к своим рукам преторианскую гвардию, ее положение при императорском дворе казалось абсолютно неуязвимым.
Глава пятнадцатая. Воспитатели Нерона
Нерон, несколько полный мальчик с рыжими волосами и голубыми близорукими глазами, был запуган суровостью матери и учителей — греков. Даже когда его мать стала женой Пассивна Криспа и имела возможность сама выбирать для сына воспитателей, рядом с ним по—прежнему находились педагоги — греки: Берилл, уроженец Цезареи в Палестине, и Аникет. Последний занимался физической и военной подготовкой мальчика и, как мы уже могли убедиться, небезуспешно: в Троянских играх Нерон не только вышел победителем, но и завоевал симпатии всех зрителей своей ловкостью и крепостью тела.
В детстве Нерон отличался впечатлительностью и повышенной восприимчивостью. Но любое, даже малейшее проявление у него человеческих чувств немедленно пресекалось учителями, считавшими, что внуку Германика больше пристали суровость и твердость солдата, нежели сентиментальность поэта, ведь они видели в нем будущего полководца, наследника дедовской славы.
А мальчика сызмальства влекли поэзия, музыка, живопись, скульптура. Он любил рисовать, петь, заниматься чеканкой. Обожал театральные зрелища и цирковые игры, которые старался не пропускать. Особенно ему нравились скачки. О них он мог говорить без устали. Всякий раз, когда он наблюдал за несущимися по арене колесницами, у него от восторга захватывало дух. Неудачи своих любимых возниц переживал тяжело и всегда мучительно. Но стоило ему с детской непосредственностью завести разговор о колесничных бегах, как его тут же прерывали и жестоко стыдили за столь низменные увлечения.