Актеон услышал легкое хрустение сандалий в перистиле, и квадрат нежного золота, который падал на пол от света, проникающего со двора сквозь дверь, омрачился чьей-то тенью. Это была Сонника, одетая в тонкую белую тунику.
— Добро пожаловать, афинянин, — приветливо сказала она мелодичным голосом. — Те, которые прибывают из Афин, всегда являются господами в моем доме. Пир этой ночи будет устроен в честь тебя; ведь никто, кроме сына Афин, не может быть царем стола и руководителем разговоров.
Актеон, несколько взволнованный присутствием красивой женщины, обвеянной опьяняющими благоуханиями, стал говорить о ее жилище, о том удивлении, какое оно вызвало в нем своим великолепием в этой варварской стране, и об известности, которой пользовалась его хозяйка в городе. Все в нем говорят о Соннике богачке.
— Да, меня любят, хотя во многих случаях меня осуждают. Но поговорим о тебе, Актеон: расскажи мне, кто ты таков; твоя жизнь должна быть столь же интересна, как и жизнь древнего Одиссея.
И Актеон с откровенной простотой поведал ей свой рассказ.
Он родился в Афинах; двенадцати лет он был перевезен в Карфаген. Его отец состоял на службе у африканской республики, сражался с Гамилькаром в Сицилии. Один и тот же раб воспитывал в деревне сына греческого наемника и ребенка Гамилькара, которому было всего лишь четыре года. Ребенок этот был Ганнибал. Афинянин вспоминал колотушки, которыми он награждал не раз этого маленького дикого звереныша, в отместку за укусы, наносимые ему африканцем неожиданно среди игр. Возгорелось восстание наемников со всеми ужасами, сопровождавшими беспощадную войну, и отец его, оставшийся верным Карфагену и не пожелавший быть в войсках своих сотоварищей, был распят карфагенской чернью, которая, позабыв его раны, полученные за Республику, видела в нем чужеземца. Сын спасся чудесным образом от кровавого мщения, и верный раб отвез его на судне в Афины.
Там, под покровительством родственников, он получил воспитание, даваемое всем греческим юношам. Он получил награды Гимназии за атлетическую борьбу, бега и игру в диск; учился ездить верхом без уздечки; опираясь лишь кончиком ноги на выемку копья; чтобы смягчить суровость этого воспитания, его учили играть на лире и петь стихотворения различного размера и, став крепким телом и сильным знанием, он был послан, как и все афинские юноши, для своих первых военных опытов, в пограничный гарнизон.
Ему наскучила бездеятельность этого существования, он был беден, но любил радости и наслаждения жизни; кровь его предков, которые все были солдатами, кипела в нем, и он бежал из Аттики, чтобы заняться рыболовным промыслом в Понто Эвксинском. Затем стал мореплавателем, торговал на море и на суше: его караваны углублялись в Азию, минуя воинственные племена в народы, которые жили среди изнеженности отдаленной и дряхлеющей цивилизации. Он был влиятельным лицом при дворе некоторых тиранов, которые восторгались им, когда он залпом выпивал амфору душистого вина и, с ловкостью афинянина, побеждал одним ударом кулака гигантов телохранителей; и, приобретя богатства, он выстроил дворец в Родосе, подле моря, и устраивал пиршества, которые длились по три дня и по три ночи. Землетрясение, которое разрушило колосс, покончило с его состоянием: потонули его корабли, погибли под волнами его магазины, наполненные товарами, и он снова стал странствовать по свету, являясь в одном месте учителем пения, в другом военным преподавателем молодежи; и так продолжалось до тех пор, пока, привлеченный войною Спарты, он ступил в армию Клеомена, последнего греческого героя, которого он сопровождал, когда тот, после поражения, отплыл в Александрию. Бедняк, без иллюзий, убежденный, что богатство не вернется к нему, тоскующий от сознания, что весь мир наполнен именами Карфагена и Рима, предав забвению Грецию, он прибыл сюда, в Сагунт, в маленькую, почти неизвестную Республику, ища хлеба и отдыха и думая остаться здесь до тех пор, пока не пробьет его последний час. Быть может, в этом уединении, если не помешает война, он напишет историю своих странствий.