Один из возвратившихся солдат, разжалованный знаменосец какого-то Дунайского кавалерийского полка, долго исповедовался в приемной архиепископа Афанасия. Никто не знал ни его, ни величественную белокурую женщину, бывшую рядом с ним; однако его называли убийцей императора и не желали терпеть в городе. Но старый солдат, горделиво откинув черные косы и упрямо гладя заплетенную бороду — молился во всех церквах и разыскивал приют для жены, привезенной из Германии. Наконец он нашел его в доме, покинутом людьми, но населенном привидениями, в доме, похожем на замок, стоявшем за городской стеной между египетскими парками и кладбищем, между храмом Сераписа и городом мертвых.
Маленькой Гипатии казалось одинаково забавным и то, что выстукивал марабу под ее окном, и то, что снова и снова печально повторял отец у ее колыбели. «Ты победил, галилеянин!» Она улыбалась, когда отец стоял рядом с ней, и смеялась, когда птица-философ безбоязненно влезала в ее окно.
Пусто стало в Академии со дня смерти императора. Несколько месяцев трепетали ученые перед надменностью архиепископа Афанасия, но из Константинополя пришел приказ ничего не менять в существующем, предоставив учителей-язычников медленному вымиранию.
Тогда стало уныло и пусто в залах и дворах знаменитой школы. Снаружи заново воздвигнутый и раззолоченный крест собора возвышался над крышей обсерватории.
Как раз под обсерваторией находилось маленькое служебное помещение Теона. Его соседом был математик. Теон жил и работал в своей рабочей комнате; спальню он передал ребенку и его няньке — смуглой феллашке.
Еще одно молодое человеческое существо жило там в нескольких шагах от маленькой Гипатии. Исидор, неуклюжий, смуглый, черноволосый и длиннорукий семилетний уродец, получил разрешение спать и учиться, жить и умирать в передней математика. Никто не знал наверное, чей был этот робкий и в то же время беззаботный мальчик. Слуги Академии рассказывали об этом невероятные истории. Его отцом являлся якобы обреченный на безбрачие египетский жрец, матерью — служанка, родственница архиепископского секретаря. Египетская и сирийская кровь — недурная смесь! Ребенка выбросили из архиепископского дворца и какая-то добросердечная служанка отнесла его в Академию. Служители анатомического отделения утверждали, что Исидор уже мертв, однако, мальчика удалось вернуть к жизни. В маленьком городке( которым являлась Академия, нашлось место для сироты. Как сорная трава прорастала между камнями в углах двориков, так рос мальчик, которого и били, и кормили, как полудикую собаку. И если никто не знал, чьими заботами пользовался Исидор, кто его одевал и кто его кормил, то и сам мальчик мало интересовался этим. В полдень он съедал, что попало, присев на ближайший порог; обрывки платья носил, пока они не превращались в лохмотья, а его познанья — да, с его познаниями дело обстояло не просто!
Когда Исидору было около пяти лет, по всей Академии распространился слух о появлении чуда природы. Теон и математик увидали, как Исидор воспользовался посыпанной песком дорожкой к колодцу третьего двора, чтобы вполне правильно вычертить схему трудно вычисляемого лунного затмения. В результате общего удивления и расспросов выяснилось, что мальчуган то через открытое окно, то спрятавшись в самой аудитории — слушал все лекции по математике и астрономии и среди студентов давно уже слыл забавным собранием всяких премудростей. Дальнейшее расследование показало, что Исидор знал наизусть все формулы и длинные ряды чисел и чувствовал их внутреннюю зависимость, обычно, однако, ничего в них не понимая.
По желанию старого математика, Исидора устроили в детскую школу. Там, в четыре месяца проглотил он то, с чем другие ученики справлялись в несколько лет. С этого времени он получил разрешение спать в передней математика, и даже в Константинополь до императора дошла весть о чудесном ребенке.