Трижды поднимал старый воин топор, трижды, подобно жрецу, взмахивал он им над серебряной бычьей головой божества, наконец, с грохотом опустил лезвие, и в ответ раздался ужасный крик народа. Серебряная оболочка лопнула, обнажив черное дерево. Снова опустил он топор, и еще раз. Тогда статуя раздалась, и испуганно раздалось со всех сторон:-Дьявол! Дьявол! — черная крыса выбежала из середины статуи. Толпа кинулась к третьему пункту цепи солдат, и началась кровавая схватка.
Несколько времени стоял еще старый солдат на своем мраморном пьедестале, нанося удар за ударом идолу. Он вернулся в свое жилище, сжимая в руках топор.
Вечером этого дня во всех церквах сообщалось известие сигнального аппарата большой пирамиды, что Нил поднялся до шестидесяти локтей. Христианский Бог оказался хорошим Богом, дававшим хлеб так же, как Серапис. Александрийский народ ликовал перед дворам архиепископа.
3. Гипатия
Александром полностью завладела его семья, бесчисленные приглашения полились дождем от всех представителей семейства Иосифов. Сам Иосиф и в осанке, и в разговоре стал много застенчивее, чем он был во времена императора Юлиана, но зато он мог предоставить в распоряжение своего сына почти неограниченные средства. Благодарно, хотя и довольно равнодушно улыбаясь, узнал Александр, какую карьеру придумал для него старый купец. Во-первых, как можно скорее хорошее место в Академии, затем богатейшая женитьба, затем управитель, министр; старый Иосиф был, в сущности, не так уж робок.
У Троила в Александрии были только отдаленные родственники. Он занялся подыскиванием удобного жилища, оборудовал его с азиатским комфортом и нанял черного слугу, повара и несколько белых служанок.
Синезий задержался в городе на очень короткий срок, причем дядя представил его гостеприимному наместнику. Затем, в сопровождении своего родственника, он поехал морем в Пентаполис. Охота там только что начиналась, и, кроме того, он был рад не видеть, как быстро и уверенно сравнивали с землей Серапеум, оставив в насмешку над желанием наместника одну единственную из гигантских колонн. Еще приятнее было не слышать легенд, через несколько дней появившихся в народе. Сто тысяч человек видели, как начал свою работу гигантский таран, и как его изобретатель погиб под обломками первой колонны. Несмотря на это, рассказывали, что христианский Бог для разрушения языческого капища послал с неба огонь, из ада землетрясение, а идол только тогда треснул, обнаружив скрывавшегося в нем дьявола, когда храбрый солдат нацарапал на лезвии своего топора знамение креста.
Вольф поселился в заколдованном доме. В его распоряжение была предоставлена большая пустая комната, с походной кроватью и небольшим столом. Однако он чувствовал себя вполне уютно в угрюмом здании — так много говорило оно ему. Оно было выстроено несколько сот лет тому назад для одного знаменитого астронома Херапеума. Народ узнал, что сама царица Клеопатра много ночей провела с астрономом там наверху, на башне, сводя луну на землю и предаваясь еще более позорным волшебствам. После ужасного конца царицы, дьявол унес и заклинателя. С тех пор в доме, по крайней мере, в башне и в подземельях, было неспокойно.
Здесь Вольф чувствовал себя хорошо. Из каждого угла приветствовали его воспоминания детства. У него не было ни малейшего страха перед привидениями. Он уже не надеялся больше повстречаться в темном проходе с потусторонним обитателем и собственноручно покончить с ним. Он больше не верил в привидения.
Тем больше вырос его ужас перед отцом: ребенком боялся он его, боялся диких вспышек его гнева столько же, сколько загадочной кротости, с которой после подобных сцен старался старик приласкать своего ребенка. Конечно, давно уже не поднимал он руки на своего большого сына. Но своеобразная кротость осталась. Отец и старая служанка обращались с ним почти одинаково почтительно. Для старой готтки он был молодой господин, для отца — господин-сын.
Помещение отца было для Вольфа единственным неприятным углом дома, хотя на голой серой стене не было ничего кроме распятия с неугасимой лампадой из красного стекла да висевшего вокруг старого оружия.
Целыми днями бродил Вольф по городу. Задумчивый и одинокий. Дома тоже разговаривали не много. За едой отец сидел против него как будто стесняясь, предлагал ему лучшие куски.