Парис, несмотря на свою тревогу, старался держать себя непринужденно; он принял изящную позу, осмотрелся вокруг, и так как Домициан молчал, то актер заметил, что он явился на зов государя. Его слова были сдержанны, в них не было ни гнева, ни самоуничижения. Соперник Домициана тотчас понял, что творится в душе владыки Рима; он скромно опустил голову, зардевшись, в свою очередь, ярким румянцем.
Цезарю стало ясно, что Парис щадит его, и, оскорбленный таким снисхождением, он решился показать, какая неизмеримая бездна отделяет наемного плясуна от венценосца. Домициан опустился на свое ложе и сказал, презрительно улыбаясь:
— У меня бессонница, пляши!
— Что такое, великий государь? — спросил Парис, встрепенувшись.
— Позабавь меня, мне скучно. Пляши! — грубо ответил император, между тем как шут, наблюдавший с хихиканьем эту сцену, злорадно прищелкнул пальцами, что вызвало, однако, неодобрительный взгляд со стороны Домициана.
— Танцевать? В такое время? — изумился задетый артист.
Наступило молчание. Император в раздумье смотрел себе под ноги, но потом, как будто очнувшись, устремил сверкающий взгляд на соперника.
— Почему же нет? — ледяным тоном спросил он. — Мне часто хвалили твое искусство, но я не имел еще случая полюбоваться им вблизи. Как тебе известно, я близорук и не могу хорошенько следить за театральным представлением. Может быть, мы сделаемся друзьями, если ты мне угодишь. Танцуй же! Предоставляю тебе выбрать какой угодно танец: для меня это безразлично.
Парис поднял зардевшееся лицо, и его губы сжались с выражением горечи.
— Ты шутишь, повелитель, — прошептал он тихим, сдавленным голосом, — тебе хочется посмеяться надо мною!
Домициан непринужденно расположился на подушках своего пышного ложа, как бы готовясь к ожидаемому зрелищу.
— Шучу? — возразил он, тонко улыбнувшись и наслаждаясь унижением своей жертвы. — А если бы я даже шутил, что тебе до этого? Но я не шучу! Мне хочется изучить по твоим движениям искусство нравиться женщинам. Говорят, будто бы ты сделал рогоносцами всех римских мужей. Покажи свой талант, исполни в танцах женскую роль.
Последние слова, произнесенные с особенной небрежностью, поразили Париса, как удар ножа.
Судорожно держась за спинку стула, молодой человек стоял совершенно уничтоженный, и его побледневшие губы дрожали.
— Я не стану танцевать, — произнес он глухим голосом, решительно тряхнув головою.
Домициан в изумлении вскочил с кровати и долго смотрел на смертельно бледного артиста.
— Ты не хочешь повиноваться? — спросил сквозь зубы император. Теперь он говорил тихо, без гнева, уставившись глазами в пол. Парис, готовый ко всему, неподвижно стоял, опустив голову.
После продолжительной паузы император позвал раба, которому велел поправить пламя канделябра, а сам перешел с постели в кресло. Невольник удалился. Домициан впал в задумчивость, как будто совершенно забыв о присутствии танцора. Наконец он с расстановкой произнес:
— Ты слишком горд, Парис.
Актер, успевший прийти в себя, был удивлен милостивым тоном повелителя и с облегчением вздохнул.
— Великий государь, что будет с человеком, если отнять у него самоуважение? Ведь он тогда уподобится животному!
Домициан кивнул головой. Слова артиста внушали ему невольное почтение. Император понимал, что он имеет дело не с презренным плясуном и комедиантом, но с человеком, который сознает свое достоинство и не позволит запугать себя угрозами. Это соединение почтительности и твердости понравилось Домициану-монарху.
— Я не сержусь на твой отказ, — спокойно сказал Домициан, сохраняя в лице какое-то мечтательное выражение, — не могу не сознаться, что мне нравится в тебе стойкость. Ремесло плясуна презренно, но сам ты, по-видимому, человек благородный.
После этого цезарь встал и вышел в соседнюю комнату, где прятался центурион. В голове императора созрел новый план.
— Силий! — прошептал он.
Начальник стражи тихо приблизился к императору.
— Надеюсь, что ты не проболтаешься? — не без тревоги заметил тот.
Центурион приложил руку к сердцу и хотел поклясться в своем молчании, но Домициан перебил его.
— Ступай в левый флигель дворца и прикажи разбудить Домицию, — сказал он едва слышно, наклоняясь к уху удивленного Силия. — Никаких объяснений! Императрица должна немедленно прийти ко мне.
Начальник стражи торопливо ушел, а Домициан сделал несколько шагов вслед за ним.
Между тем, пользуясь отсутствием императора, карлик Антоний старался завязать беседу с Парисом. Неожиданно выведенный из своей задумчивости, молодой актер почти со страхом взглянул на шута, который приполз к нему и начал шептать о чем-то; но юноша не слушал карлика, отвечая на его слова только рассеянным взглядом.