Но вскоре раздвоение его личности стало его удручать, и он решил — выяснить перед самим собою свою позицию. Он начал мысленно обвинять Британника в мятежных и конспиративных намерениях и стал убеждать себя, что Нерон — вовсе не плохой поэт. Он это вслух повторял себе, гуляя в своем парке, и винил себя в том, что слишком уверенно судил о поэтических попытках императора, еще незрелых и потому не подлежавших суду. Придя к такому выводу, он со спокойной совестью послал свой лавровый венок певцу Ниобеи, но не получил никакого ответа. Теперь приглашение Нерона явилось для него тем более таинственной неожиданностью.
Сенека поздно вечером отправился во дворец. По дороге его мучили дурные предчувствия. Он встретил возвращавшихся с кладбища насквозь промокших прохожих; они шли, спотыкаясь, по темным улицам и кашляли. Был хмурый, неприветливый вечер, охватывающий душу таким унынием, что хотелось умереть.
Но как только Сенека взглянул на императора — он повеселел. Нерон был в прекрасном настроении и весь сиял. Никогда еще он не встречал так сердечно старого учителя.
— Я позвал тебя, — проговорил он, — чтобы сообщить тебе о своем решении: я разделил имущество и вещи Британника между тобой и Бурром. Тебе я предназначил его лиру, — и император передал ее Сенеке.
Старый философ исполнился радости. В его глазах засветилась преданность, готовая идти на все…
— Британник был изменникам, — произнес Сенека, — он заслужил свою участь. Он посягал на твой трон.
— Да, — пренебрежительно обронил Нерон, видя, что учитель его совершенно не понимает, — но ты мне друг, не правда ли, и останешься им? — С этими словами он обнял старика.
Нерон велел тотчас же унести лиру, но и это не помогло. Он продолжал слышать ее голос, и невидимый поэт по-прежнему боролся с ним.
Император понял, что может достичь победы над вечным соперником, лишь проявив в открытом бою свое превосходство. Таким образом он оправдал бы перед собой и свой поступок. Теперь он уже сознавал все значение совершенного им убийства; чувство взятой на себя ответственности было ему почти приятно…
Он желал прежде всего успеха, небывалого успеха, какими бы путями ни пришлось добиваться его.
Поппея права: его не знают, не знают, кто он. Он мечтал об овациях, мечтал, чтобы все его слушали и чествовали. Временами он видел себя в блеске славы, и тогда лицо его сияло.
За его спиной стоял вечный соперник, ежеминутно подстрекавший его. И он рвался вперед, все дальше…
XVIII. Аплодисменты
У Поппеи был свой метод. Время от времени она без всяких объяснений исчезала, и Нерон никакими приглашениями не мог заманить ее к себе. Потом, разражаясь слезами, она жаловалась на семейные нелады и грубые сцены ревности.
Обычно Нерон сам посылал за нею. Но теперь он был так поглощен своими думами, что забыл даже Поппею.
Она отправилась к Сенеке.
Привратник отворил ей ворота. На посыпанной гравием дорожке, обрамленной газонами и холеными грядками цветов, показались две грациозные белые собаки. Изысканная вилла была ослепительно красива. В глубине сада, за коринфскими колоннами перистиля, сидела молодая женщина с книгой в руках; алмазы переливались в ее ушах и на ее пальцах. Это была Паулина, молодая жена старого философа.
Сенека сидел в парке, перед столиком и писал.
— Учитель, — проговорила Поппея, — прости, что я тебя побеспокоила и спугнула твою музу…
— Муза музе не помешает, теперь их предо мной две, — с любезной улыбкой ответил Сенека.
Старик был все еще внимателен к прекрасному полу. Он пододвинул гостье сиденье.
— Я сажусь лишь потому, что все равно тебя потревожила. У тебя ведь постоянно гостит муза.
— Ты очень мила. Чем я могу служить?
— Дело в том, — объяснила Поппея, — что я хочу устроить ему выступление. Он с некоторых пор неспокоен. Несколько раз намекал на неудовлетворенность. Мы должны это понять. Его друзья — поэты ему наскучили, он охотно показался бы перед более широкой публикой. Я подумывала о театре Бульбус. Он уютен, но мал. Или о театре Марцелла. Он тоже хорош. Театр же Помпея слишком велик. Сколько зрителей он вмещает?
— Сорок тысяч.
— Нет, это не годится. Ты ведь понимаешь мою мысль. — И Поппея улыбнулась.
— Вполне, — заверил ее Сенека.
— Поэтому я и пришла сюда. Мы должны все обсудить, взвесить и предотвратить всякую неожиданность. Ты знаешь Рим. Он насмешлив, невоспитан, разнуздан. Император тоже считает его варварским городом. Словом, это театральное выступление нужно подготовить.