Оба вышли из носилок. Лица их были пепельно-серы и изнурены.
— Как тебе все это нравится? — спросил Лукан и разразился громким хохотом.
— Увы… — прошептал Сенека, — я не могу смеяться!
— Отчего? Разве это не было замечательно? Игра, стихи, пение, все вместе взятое!
— Нет, — со скорбью пролепетал старик, — ты не знал его прежде. Я же воспитал его. Ты должен был видеть его в пятнадцать лет, когда он учился, верил и стремился к чему-то хорошему, как ты и я. Но что с ним стало! Ты даже не представляешь себе, как низко он пал… — И Сенека в отчаянии указал на землю. Глаза его наполнились слезами, которые побежали тонкими струйками по печальному, безжизненному лицу.
— Бедный! — проговорил он и, вернувшись в носилки, все еще продолжал плакать.
XX. Триумф
Император долго спал. Глубокий сон успокоил его и разлил по всему телу благодатную негу…
Когда он открыл глаза, солнце уже стояло в зените, и лучи ласково касались его, словно изливая на него издалека золотистое счастье; это было похоже на пробуждение в беззаботные дни детства. Его окружали венки, трофеи вчерашнего вечера.
Он окинул их ясным взглядом. Он хорошо выспался и испытывал приятную истому, какую приносит долгий сон. Во время такого сна тело словно созревает и утром легко отделяется от постели, как спелый плод от ветви. Его не мучают никакие желания, кроме потребности еще немного насладиться богатством покоя…
Нерон был в этот момент почти красив. Кудрявые волосы в беспорядке падали на лоб; кожа на груди была гладка и нежна; он производил впечатление удовлетворенного юноши, баловня успеха. Он напоминал признанного художника, отдающегося восторгу воспоминаний и с радостью возрождающего в своей памяти даже борьбу и лишения, омрачавшие дни его начинаний.
— Ха, ха, ха… — заливался он, и собственный голос сладостно щекотал его. Он ворочался и кидался на широком ложе, чтобы дать выход накопившемуся избытку сил. Он пришел к заключению, что мир вовсе не так скверен, как он полагал, и люди, в общем, добродушны — надо только уметь к ним подойти.
За окном ликовала голубая весна, и резвящийся ветерок поднимал вихрь цветочных пушинок.
Впереди Нерона манили успех и слава.
Почему же он до сих пор прозябал в потемках?
Грезы императора были прерваны приходом Эпафродита; он доложил об утренних посетителях. Их было много, ибо все желали поздравить императора со вчерашней победой. Шесть восковых дощечек были испещрены именами представителей разных корпораций, патрициев, государственных чиновников и частных лиц.
— Я очень утомлен и не могу никого принять, — сказал Нерон, зевая. — Зачем они меня беспокоят? Они мне неинтересны.
Но он все же прочел поданный ему список, останавливаясь на каждом имени.
— Отон? Его я, пожалуй, приму.
Квестор начал с обычных льстивых речей, но император сразу уловил на его лице какую-то тень.
— Надеюсь, у тебя нет никаких неприятностей?
Отон замялся. Он упорно возвращался к одной и той же теме: о перемене своей житейской философии. Он утверждал, что хотя отнюдь не вдохновился принципами стоиков, однако убедился в недоступности для него эпикурейства: не всем по средствам следовать этому учению. Квестор жаловался, что деньги его истекают, что он осажден кредиторами, и вскоре ему придется распродать все свои имения. Затем он перевел разговор на маленькую летнюю виллу у взморья, которую ему предлагали купить. Впрочем, пока не приходилось и мечтать об этом.
Нерону нетрудно было понять намек, содержавшийся в речах гостя, и в то время как Отон разглагольствовал, он написал приказ государственному казначею.
Отон сперва запротестовал, но потом быстро сдался: обозначенная в приказе сумма превосходила его ожидания.
— Что слышно вообще? — спросил император со снисходительной и слегка высокомерной улыбкой человека, на долю которого выпало неожиданное счастье.
— Ничего нового.
— Как наши старые приятели: Сенеций, Аницет, Серений? Вы все еще встречаетесь?
— Очень редко.
— Были ли у тебя какие-нибудь похождения?
— Нет.
— Неужели ты ни разу не напроказил? — и Нерон с шутливым недоверием покосился на него..
Его забавляла беседа с обманутым мужем, который, очевидно, ни о чем не догадывался.