— Я хочу у тебя отдохнуть, — проговорил он и опустился на лежанку.
Старая императрица подсела к сыну, положила его голову к себе на колени и стала его убаюкивать. Она чувствовала в нем собственную плоть. Своей тонкой, мудрой рукой, прикасавшейся ко всем тайнам жизни, она заслонила ему глаза, чтобы ему не мешал свет. Она склонилась над ним; тень ее могущественной груди падала на его лицо.
— Сын мой, — бормотала она, — сын мой!..
Нерон весь отдался своей усталости. Он прислушивался к успокоительному шепоту Агриппины и на мгновение почувствовал давно забытый вкус материнского молока и благотворный покой, снисходивший на него когда-то от близости матери, даже в самые тревожные минуты жизни. Она показалась ему спасительницей, как в детстве, когда его ночью лихорадило, и он просил у нее воды.
Агриппина вновь видела в нем свое родное дитя, ради которого зашла так далеко, что сердце ее безнадежно сжималось, когда она оглядывалась на пройденный путь.
Кротко и смиренно она заступилась перед ним за Октавию.
— За что ты на нее прогневался? Ты только из-за ее отсутствия и страдаешь. Весь Рим ей сочувствует. Сенат хотел бы вернуть ее. Если бы она возвратилась, все было бы снова хорошо, и все мы были бы счастливы.
Голова Нерона заметалась на коленях матери.
Он был снова под влиянием Агриппины.
Она приказывала подавать широкие носилки, и они вместе совершали прогулки, доверчиво болтая, как прежде. Целыми днями она его не отпускала от себя. Под ее охраной он чувствовал себя спокойнее.
Вечерами она, покорная, приходила к нему; она, завоевавшая ему трон и повелевавшая ему когда-то каждым своим жестом. Она целовала и обнимала его, бросалась ему в ноги, и обезумев, заливаясь слезами, умоляла: — Верни ее!
Слова эти были как бы эхом того, что говорила Поппея. Ведь и она уговаривала его: — Верни ее!
Нерон не знал о том, что в это время происходило в его дворце.
Однажды, когда он там находился и, сидя у себя в архиве, рылся в рукописях, до него долетел шум.
На Форуме прошла молва, что Октавию вернули из ссылки и тайно водворили в отдаленные покои дворца.
На улицах стали образовываться группы; обсуждались события; народ надеялся на перемену. Разраставшаяся толпа устремилась ко дворцу, чтобы приветствовать возвращенную из изгнания молодую императрицу. К манифестантам присоединялись кучки любопытных и смутьян. Толпа потоком хлынула вперед. Она опрокидывала статуи Поппеи и увенчивала розами изображения Октавии.
Нерон прислушивался к шуму со смешанным чувством страха и недоумения.
Охрана защищала дворец. Она отогнала обнаженными мечами толпу, которая уже ринулась на мраморную лестницу, чтобы прорваться к императору. Внезапно распахнулись двери зала, в котором находился Нерон. Перед ним предстала Поппея, растрепанная и без вуали.
С первого взгляда было видно, что она прибежала во дворец сквозь скопище народа, с опасностью для жизни. Она еле переводила дух…
Вид этой преследуемой женщины, чьей смерти с угрожающими криками требовала толпы, и которая пробралась сюда, оборванная, как потаскушка — тронул Нерона.
После долгой разлуки красота ее с новой силой взволновала его. Он был потрясен ею.
— Что случилось? — спросила Поппея укоризненно, словно привлекая его к ответу.
Нерон почувствовал угрызение совести.
Он стал убеждать ее, что все происходящее — лишь комедия.
Послышалась музыка. Флейтисты заиграли перед дворцом. Некоторые стали бросать в окна цветы.
— Это — в ее честь, — рассмеялась Поппея, — флейтисты имеют основание радоваться…
Но в рядах толпы пробежал ропот. Несколько свистков прорезало воздух. Полетели камни.
— А вот это относится ко мне!
— Нет, ко мне… — пробормотал Нерон.
— К нам обоим; мы пропали, они желают нашей гибели; как «преданнейшая мать», так и «преданнейшая супруга».
Нерон опустился на сиденье.
— Теперь мне надо идти, — сказала Поппея, — я только пришла с тобой попрощаться. Не допускай посягательства на свою жизнь! Нельзя ждать, пока оно осуществится. За твоей спиной уже привезли сюда Октавию. Завтра найдут для нее нового императора.
Нерон стал прислушиваться к тому, что происходило на улице. Шум утих. Охрана доложила, что толпа разогнана. Опасность миновала. Император попросил Поппею остаться. Он сел рядом с ней.
— Я это предсказывала! — произнесла она с горечью. — Я знала об этом, говорила тебе, но ты мне не поверил.
Император молча взял ее руку.
— Ты была права, и только тебе можно верить! Теперь я прозрел! — и он устремил взор вдаль. — Я, наконец, увидел всех… если бы только я мог видеть и тебя, дорогая, не испытывая боли…