То, что его не стали заносить наверх, на постель, и даже не положили на диван, который стоит всего в двух шагах — очень плохо. Это означает только одно — раны слишком серьёзны и каждое лишнее движение может оказаться смертельным.
— Что с ним? — спрашиваю, когда подхожу ближе.
Спрашиваю не у Алисы — она сейчас в таком состоянии, что просто не услышит меня. Она сидит на полу рядом с отцом, держит его руку в своих., словно пытаясь теплом свой крови удержать в нём жизнь.
— Южные Псы подослали убийц, господин, — почтительно отвечает один из этих вооружённых людей. — Одного мы закололи, а второго поймали. Они давно точили зуб на нас, и вот решились. Говорил я нашем господину, не соваться так далеко за Железный Порог, а он как всегда — не послушал.
Я вижу в его глазах такое беспокойство, что невольно удивлённо смотрю на Тринити. Смотрю другими глазами.
Оказывается, все эти странные люди, сильно похожие на вооружённых бродяг, преданны ему. «Южные Псы» и «Железный Порог» — слова, которые для меня не говорят ничего, но можно предположить, что это какие тёмные делишки Тринити.
Тёмные делишки или опасные экспедиции за товаром. Этот тип, отец Алисы, мутная личность, которая вряд ли когда-то захочет приоткрывать свои секреты.
— Врач уже летит, но успеет ли, — говорит кто-то за моей спиной.
Кайоши бы сюда! Надо же такому случиться, что именно сегодня, когда его умения важны как жизнь — братец далеко.
— Алиса, — я прикасаюсь к плечу девушки и та вздрагивает и оглядывается. Я вдруг понимаю — она уже успела забыть обо всех нас.
— Я попробую помочь, — тихо говорю я. — Но нужен листок. Листок и чернила.
Оно кивает и встаёт. Бежит куда-то в соседние комнаты, а присаживаюсь на её место и осторожно приподнимаю жёсткие от засохшей крови одежды на груди Тринити. Он даже не стонет и, кажется, уже не жив. Проверять я не собираюсь — я просто сделаю то, что можно сделать. Успею — значит, удача всё еще на моей стороне. Нет — значит, с Тринити придётся проститься.
Алиса возвращается быстро, протягивает мне листок и перо с чернилами. Сама не садится рядом, стоит над нами, не сводя взгляда с отца. Кажется, она ловит каждый вздох его, боясь что он окажется последним.
Теперь бы не ошибиться с формулой — я еще помню, что сделали мои неумелые формулы с хидо, там на берегу реки в первые дни моего пребывания в этот чудном мире.
Рисую, заставляя себя не торопиться, формулу, а потом складываю листок вдвое и коротко, резко засовываю его в рану Тринити.
Он кричит. Кричит как зверь, у которого живого достают сердце. Это недалеко от правды — рана на груди, слева и мне пришлось просовывать листок в узкую щель между рёбрами. Рана вскрывается, заливая пол кровью и все эти люди вокруг сразу же делают шаг к нам с Тринити, словно в порыве защитить хозяина.
Это Кайоши — он говорил мне, что если совсем всё плохо — листок с формулой нужно засовывать глубже, а не накладывать. Оказывается, и в мои выцарапанные глаза он так же пихал скомканные клочки бумаги с формулами.
Просовываю пальцы с листком еще глубже, заставляя гнуться рёбра, а Тринити от боли выгибаться дугой. Останавливаюсь только, когда прикасаюсь к дрожащему сердцу.
Всё.
Это всё что я могу.
— Ждём, — я встаю, стряхивая кровь с пальцев.
Алиса тут же собирается сесть на своё место, ближе к отцу, но я удерживаю. Лучше всего бы её сейчас увести куда-то, слишком велик шанс, что Тринити не вернётся, а я не хочу чтобы девушка услышала последний его вздох. Не знаю почему.
— А что с ним делать, господин? — нерешительно спрашивает кто-то за спиной.
Оборачиваюсь и вижу человека с окровавленным кляпом во рту, связанными руками и в разодранной одежде, через которую видны кровоподтёки и синяки на крепком тренированном теле. И выбитым глазом, вместо которого зияет чёрная от засохшей крови дыра.
Его привели пока я занимался с Тринити.
Так странно — эти люди… они видят меня в первый раз, но спрашивают приказов и готовы исполнять их?! Я вдруг догадываюсь — Тринити рассказал им всё. Рассказал о том, что у него появился партнёр по бизнесу. Догадаться что этот партнёр — я, было уже, наверное, совсем просто. А может… может он описывал им меня.
Хлопаю себя по боку и только сейчас замечаю, что не взял оружия.
— Дай, — вытаскиваю у человека рядом из ножен кинжал и схватив за чёрные как смоль волосы, притягиваю к себе одноглазого. Притягиваю и бью его им в живот, чувствуя как лезвие вспарывает тугие мышцы пресса.
Бью, потом притягиваю к себе, так чтобы заглянуть в его глаза и снова бью. Смотрю как он захлёбывается кровью, запрокидываю его голову так, чтобы кровь бьющая из рта, заливала лицо. Пусть захлёбывается, пусть вот сейчас он захлебнётся ею, а я буду смотреть на это.