Конечно, автор пьесы не имел бы ничего против, ведь он говорил, что —
«…произведение это — трагическое и отчасти бурлескное. Оно может быть решено как мелодрама, опера, пантомима. Я говорю об этом режиссеру, чтобы он не боялся выдумки, смелее искал образы, костюмы и декорации».
Возбуждающий споры, многоликий образ Мурьеты до сих пор бродит по Калифорнии, кочует из сценария в сценарий. Такая свобода, несомненно, обрадовала бы автора, если бы он мог это видеть.
151. Х. С
В окружении Неруды существует кто-то, кто всегда рядом, но незаметен, скажет иной раз несколько слов, часто загадочных, и исчезнет, будто испарится; кажется, главная его черта — предельная скромность. Маленького роста, со светло-карими ясными глазами, смотрящими застенчиво и вопросительно, он исчезал, чтобы выполнить ряд заметных и незаметных дел. Самыми важными были обязанности секретаря Неруды — работа, которую он взвалил на себя из любви к литературе, преклонения перед поэтом и желания помогать Неруде приводить в порядок бумаги и книги. Когда был основан Фонд Пабло Неруды по изучению поэзии, он разбирал архив, готовил списки инкунабул, составлял хронологические таблицы жизни поэта, составлял библиографию, выписывал материалы из журналов и газет. Иногда он совсем исчезал из виду, и казалось, он часами спит в библиотеке с открытыми глазами. Он влюблялся в красивых и недоступных женщин. Когда они приходили со своими мужьями, он оставался их верным рыцарем. Его тревожило, что из города на реке Потомак велся организованный подкуп латиноамериканской интеллигенции, и он сообщал мне подробные сведения об этой гигантской паутине. Он хотел написать книгу о Неруде. Может быть, он вспоминал об Эккермане, дни напролет беседующем с веймарским поэтом. Но в возрасте сорока трех лет, 17 июля 1968 года, он, Хорхе Сануэса, умер, почти никем не оцененный, на больничной койке. Неруда понимал сдержанность, с какой он жил и умер, и посчитал излишним полностью давать его имя в названии посвященного ему стихотворения, озаглавив стихи только инициалами.
152. Птахи и пташки
В перерывах поэт пишет книги о летающих объектах. Но не о тарелках. Не о самолетах и не о космических кораблях. Он пишет о птицах: об альбатросах, орлах, пеликанах, бандурриях, пустельгах, перепелах, кондорах, бакланах, американских соловьях, чилийских чиригуэс, попугаях, дьюках. Однажды, когда он был ребенком, в кроне вечнозеленого ульма он увидел розовокрылого ангела. То был фламинго. Его поразила цапля, спящая с открытыми глазами. Потом он знавал ласточку, которая, возвращаясь в Исла-Негра каждую весну, приносила ему новости. Перед глазами вечно вились неизменные его подруги — чайки.
Ребенком он любил щегла и чилийского скворца-лойку с окровавленным сердцем. Он вспоминал, что в юности, когда жил в Темуко, его называли «ястребом». Его черный плащ распахивался и захлопывался, как зонтик. Поэта всегда волновали и трудолюбивое «тук-тук» дятла, и разнообразие птичьего полета, и запах куропатки, и трепещущее парение сокола, в любой момент готового упасть камнем вниз. Ему нравились колибри, кельтеуэ, жаворонок с длинным хвостом и лесная арауканская голубка — ее он обожал с детских лет.
Но его интересовали и загадочные, выдуманные им «птицеобразные»: «дуроптица», «птица она» (Matildina Silvestre), «птица я» (Pablo Insulidae Nigra). Поэту казалось, что и сам он — птица. Поэт, воспевающий птиц, поэт народный, поэт деревенский, он воображал себя птицей, летящей высоко над землей. Он чувствовал, что его душа крылата и ничто ее не остановит. Он разглядывал птиц с тех пор, как родился. Стоя у окна своего дома в Исла-Негра, он подолгу смотрел на них.
153. Дом под голубым флагом
Я столько всего видел в Исла-Негра, что одному его описанию должен был бы посвятить целый том. Неруда сочиняет «Дом на песке». Восемьдесят или девяносто процентов этой книги — проза. Из стихов — только «Зуб кашалота» и «Любовь к этой книге». Он всегда вспоминает магазин «Ключ» в Темуко, куда неграмотные индейцы находили дорогу по огромному изображению ключа. Вещи пропадали. Этот ключ стащил он сам. Зато и у него все крадет океан, хотя океан все-таки вернул ему и ключ от дома, и выпачканную в песке шляпу. В этом доме на песке он столько раз спасался от шумихи вокруг Нобелевской премии, которую ему никак не присуждали. А когда наконец присудили, он жил не в своем доме — в мрачном особняке Чилийского посольства во Франции.