— Товарищ Пабло Неруда!
— С нами! — отозвались ему навстречу громкие голоса.
— Ныне…
— и навсегда!
— Ныне…
— и навсегда!
Это была невероятная смелость, равносильная самоубийству. Это было первое открытое выражение протеста в те недели, когда хунта Пиночета начала топить страну в море народной крови, ежедневно уничтожая тысячи людей.
Тщетны оказались попытки попасть в дом и через черный ход. Пиночетовские бандиты запрудили ров, по которому текла вода, и ее потоки преграждали путь. К тому же зачастил дождь. Под ногами была не земля, а жидкое месиво. Гроб опустили на эту землю, не зная, что делать дальше. Кто-то предложил идти в Общество чилийских писателей.
«Пабло хотел, чтобы его отвезли домой! — резко сказала Матильда. — Мы никуда отсюда не пойдем».
Аида Фигероа робко подала голос: «Может, отнесем его в мой дом?» «А ты не думаешь, — спросила Матильда — что, чем сейчас ужаснее в доме, тем лучше?»
Неподалеку в сарае лежали бревна, доски, обтесанные столбы. Кто-то увидел их и предложил сделать мост. Энрике Бельо первый вытащил длинную доску. Его примеру последовали другие. В считанные минуты был сложен дощатый мост.
Гроб подняли с земли и на руках, с трудом одолевая крутой подъем, внесли в дом. Все кругом было порушено, искорежено, разбито. Под ногами хрустели осколки стекла. То там, то тут виднелись горстки пепла, оставшегося от вещей, которые с такой любовью собирал поэт… Обгоревшие картины и книги, сломанные веера, яркие птичьи перья, втоптанные в грязь.
Был непогожий весенний день, из окон с выбитыми стеклами тянуло пронизывающим холодом. Столовую точно бомбили: со стен свисали клочья обоев, на полу валялись обломки люстр… Вся гостиная была затоптана солдатскими сапогами. Друзья поэта начали подбирать с пола битые стекла. «Не надо, — остановила их Матильда. — Пабло захотел бы оставить все так, как есть».
Гроб поставили посреди гостиной. Матильда положила в изголовье букет красных гвоздик. Чуть позже в гостиную вошел шведский посол Харальд Эдельштам с большим венком и поставил его у гроба. На сине-желтой муаровой ленте было написано:
«Великому поэту, лауреату Нобелевской премии Пабло Неруде. Густав Адольф, король Швеции».
Дом в Исла-Негра не был разграблен, но моряки военного флота разорили, как могли, «Себастьяну» в Вальпараисо.
Энрике Бельо взялся оформить все бумаги и получить справку о смерти и разрешение на похороны. Однако Отдел записей актов гражданского состояния никого не принимал. В те дни погибало столько людей, что выдача документов была прекращена. И все же, когда две молодые сотрудницы услышали, о ком идет речь, они, своей волей, не сказав никому ни слова, сняли печать с книги и выдали необходимые бумаги. Лишь спросили, где будет захоронен Пабло Неруда.
«В склепе Карлоса Дитборна. Улица О’Хиггинс, между улицами Лимай и Лос-Тилос, на Центральном кладбище», — сказал Энрике Бельо.
Неруда хотел, чтобы его похоронили в Исла-Негра. Но это было невозможно, и Адриана Дитборн предложила Матильде захоронить Неруду в ее семейном склепе.
Вскоре появились молодые коммунисты. Они работали неподалеку, в издательстве «Киманту», где в эти дни пиночетовская солдатня отправляла под нож тысячи книг. «Не надо фотографировать, — сказал кто-то из них. — Мы хотим организовать почетный караул у гроба Неруды, чтобы достойно проводить его в последний путь». Пока длилась церемония, никто не фотографировал. Но едва она кончилась, шведский посол обратился к представителям прессы: «Снимайте как можно больше и так, чтобы были видны следы разбоя. Пусть об этом узнает весь мир».
В начале улицы Маркиза де ла Плата остановился автобус, набитый карабинерами. Увидев это, решили позвонить в комиссариат. С дежурным офицером говорила Матильда. Выслушав ее, он сказал: «Сеньора, мы решили обеспечить безопасность вам и сеньору Неруде».