Опять беру Глеба за руку и веду за собой к выходу. Вот и все.
Юлю впереди ждет покой, и я очень хочу верить, что ее душа в раю. Моя же душа остается здесь, и она отчаянно хочет дождаться суда над убийцей. Кто бы он ни был.
Идем к машине молча, каждый в своих мыслях. Не знаю, о чем сейчас думает Глеб, я же — вся в предполагаемом сыне Юли.
Существует ли он вправду?
Если да, то я обязана помочь мальчику.
Замечаю маму Юли в стороне от толпы и незаметно подхожу. Женщина сначала меня не видит, обсуждая что-то с сотрудником ритуального агентства. А когда поворачивается, то по ее глазам я понимаю, что узнала. Или кто-то подсказал.
— Не стыдно? — сил ругаться у нее нет, но в голосе явно проступает ярость.
— Стыдно, — честно отвечаю я.
— Тогда скорее уходите и больше не показывайтесь мне на глаза.
— Я хочу помочь.
— Чем? Ваш муж уже все сделал, — горько добавляет женщина.
— У Юли остался сын? — аккуратно все же спрашиваю.
— Внука не трогайте, — резко реагирует она, — Вы уже оставили его без матери.
Женщина разворачивается и уходит к автобусу, оставляя меня у входа на кладбище одну.
— Пошли, Нин.
Киваю и, наконец, позволяю ему усадить меня в машину.
Приехать на похороны не было ошибкой. Теперь я знаю, что у Юли остался сын, и смогу позаботиться о нем. Пусть на очень дальнем расстоянии.
Так будет правильно.
Глава 26
Жена и любовница
Жизнь продолжается, а я все не могу собрать себя по кускам. Те недели тишины и безопасности, когда мы только переехали к Глебу, в прошлом.
Сейчас даже он напряжен и все время задумчив.
Как будто мы оба чувствуем затишье перед бурей. И эта буря грозится снести все, чем мы дорожим.
Уютные вечера и совместные просмотры фильмов в прошлом. Яна продолжает дуться на нас и редко выходит из комнаты. Даже занятия в художественной школе ее больше не радуют.
Ночи, когда мы брали максимум от времени вдвоем, теперь не такие страстные, а скорее нежные, с каким-то отчаянием.
Новый год через несколько недель, и уже пора готовиться к праздникам, планировать каникулы Яны, но я лишь могу оглядываться по сторонам и вздрагивать от любого резкого звука. Особенно если это звонки.
Кажется, что в любую секунду позвонит Семен Павлович и «обрадует» освобождением Игоря.
Возможно, это все глупости и пора прекращать накручивать себя, но по-другому не получается.
Вот и сегодня утро началось с тревожных мыслей. Я кое-как приготовила завтрак, проводила Глеба и Яну, а сама зачем-то отправилась бродить по поселку. Дома, в четырех стенах, стало душно и даже страшно. Большие панорамные окна с видом на лес больше не восхищали. Казалось, что среди деревьев кто-то стоит и смотрит на меня.
Паранойя? Да, но не прислушиваться к своим ощущениям я не могла.
Северная поляна, которая еще в ноябре переживала из-за жестоко убийства по соседству, в декабре стала напоминать такой классический предрождественский поселок из американского фильма нулевых.
Каждый дом будто участвовал в негласном конкурсе на лучшие декорации. Гирлянды горели не переставая, на большой детской площадке уже появилась елка. Эти люди перевернули страницу и продолжают жить, и только я застряла в том ноябрьском дне, когда в наш дом пришла полиция.
Кстати, о доме.
Я не появлялась здесь целую вечность, но ноги сами привели меня к нашему участку. Абсолютно безжизненному и пугающе холодному.
Когда-то здесь жила одна очень крепкая семья, но ложь и измены выжгли все счастье и любовь. Если бы не арест, уверена, Игорь смог бы дожать меня и сделать второго ребенка.
А дальше что?
Я бы прошла еще одну непростую беременность, полностью отдавая себя мужу. А он…
Он бы бегал через дорогу утолять свою похоть к любовнице.
Стою здесь еще какое-то время, всматриваясь в окна на втором этаже, а потом резко разворачиваюсь и уже в темпе иду к тому самому дому через дорогу.
Где жила Юля Рудина.
Глеб будет в ярости, но я не могу ничего с собой поделать. Переступаю желтую ленточку, которой пытались обмотать весь участок во время оперативных работ, и под хруст снега пробираюсь ко входу.
Странно, что меня никто не останавливает. Хотя, нет, не странно. Людям обычно все равно на то, что происходит вокруг. Поэтому я беспрепятственно подхожу к тяжелой металлической двери, хватаюсь за ручку и прохожу внутрь.
Все слишком просто.
В доме Юли Рудиной меня встречают бардак, следы обуви и абсолютная разруха. Не знаю, что хочу здесь найти. Все ценные вещи, доказательства их связи с Игорем и какие-либо улики или вывезены криминалистами, или попали в руки мародеров. Но я все равно прохожу на кухню и останавливаюсь перед большим окном над раковиной.
Прикасаться ни к чему не хочется, но я пересиливаю брезгливость и начинаю медленно открывать ящик за ящиком. Посуда, столовые приборы, журналы, бакалея, чай, кофе, сахар — ничего интересного.
Перехожу к верхним полкам, и там тоже только кастрюли и сковородки.
Оглядываюсь по сторонам и цепляюсь взглядом за винный шкаф. Практически такой же, как у нас дома.
Подхожу к нему, открываю и достаю единственную бутылку вина. Такую Игорь привозил, кажется, из Португалии.
Точно. Мы еще выпили ее на мой день рождения. Усмехаюсь и ставлю бутылку на кухонный остров.
Вот тебе, Нина, улика номер один. Все это время правда была под носом, в менее ста метрах от твоего дома. Стоило только внимательнее присмотреться.
Прекращаю рефлексировать и, аккуратно переступая разбросанные по полу вещи, добираюсь до лестницы. На перилах какие-то темные пятна, поэтому я поднимаюсь буквально на цыпочках, боясь прикоснуться к чему-либо.
Планировка второго этажа Юли простая — ванная, гардеробная и большая спальня. В нее-то я захожу в первую очередь.
Постельное белье в тех же темных пятнах. Несложно догадаться, что это. А еще простыня сползла на пол, обнажая матрас одной известной марки.
Почему я ее знаю? У нас дома точно такой же матрас, потому что после сна на других у Игоря начинает болеть спина.
Улика номер два.
Можно больше не искать, но я все же заглядываю в гардеробную и окончательно убеждаюсь, что мой муж псих.
Платья, белье, бижутерия — все то же самое есть и у меня. Одинаковые бренды и даже оттенки цветов.
Поразительно, насколько Игорь не заморачивался, вылепляя и меня, и Юлю по одному образу. Очень удобно и меньше риск, что тебя поймают.
Хватит, Нин. Ты убедилась, увидела все, что хотела. Пора послушать Глеба, собрать вещи и уехать отсюда. И пусть Яна возражает, плачет по папе и устраивает мне концерты.
Широким шагом спускаюсь вниз, пересекаю коридор по направлению к двери, но выйти на улицу не получается. Кто-то хватает меня из-за спины, зажимает рот рукой и утаскивает обратно внутрь дома.
— Попалась, птичка, — шепчет на ухо мужской голос, и мне хватает меньше секунды понять, кому он принадлежит.
Таинственный брат Юли Рудиной.
Вырываюсь, пинаюсь и царапаю его когтями, но мужчине все равно. Он как будто не чувствует боли и моих конвульсий, тянет меня обратно на второй этаж и кидает прямо на окровавленную кровать.
От ужаса кричу и сползаю на пол. Кровь давно высохла, но мне начинает казаться, что я испачкалась ей с ног до головы.
А мужчину только возбуждают мои крики. Он стоит в проеме и злобно скалится на меня.
— Ниночка, а что такое? Не нравится?
— Какого черта⁈ — срываюсь на него. Видимо, из-за адреналина страх ушел на второй план, и я готова драться с обидчиком голыми руками.
Я устала чувствовать себя виноватой, извиняться перед всеми и склонять голову от стыда. Сколько можно?
Я ни в чем не виновата!
— Это я должен спрашивать у тебя, какого черта ты приперлась на похороны моей сестры и разговаривала с моей матерью?
— А где ты был? Твою сестру хоронили, но что-то тебя рядом с плачущей матерью я не видела.