Выбрать главу
лтые огни, и хриплю во сне я; Повремени, повремени, утро — мудренее. Но и утром все не так, нет того веселья, Или куришь натощак, или пьешь с похмелья. В кабаках зеленый штоф, белые салфетки. Рай для нищих и шутов, мне ж — как птице в клетке. В церкви смрад и полумрак, дьяки курят ладан. Нет, и в церкви все не так, все не так, как надо. Я на гору впопыхах, чтоб чего не вышло. На горе стоит ольха, под горою вишня. Был бы склон увит плющом — мне б и то отрада, Хоть бы что-нибудь еще — все не так, как надо. Я по полю вдоль реки. Свет и тьма. Нет бога. В чистом поле васильки, дальняя дорога. Вдоль дороги лес густой с бабами-ягами, А в конце дороги той плаха с топорами. Где-то кони пляшут в такт, нехотя и плавно. Вдоль дороги все не так, а в конце подавно. И ни церковь, ни кабак — ничего не свято… Нет, ребята, все не так, все не так, ребята! «Дурацкий сон как кистенем…» Дурацкий сон как кистенем Избил нещадно. Невнятно выглядел я в нем И неприглядно Во сне я лгал и предавал И льстил легко я… А я и не подозревал В себе такое. Еще сжимал я кулаки И бил с натугой. Но мягкой кистию руки, А не упругой. Тускнело сновиденье, но Опять являлось. Смыкались веки, и оно Возобновлялось. Я не шагал, а семенил На ровном брусе, Ни разу ногу не сменил, Трусил и трусил. Я перед сильным лебезил, Пред злобным гнулся. И сам себе я мерзок был, Но не проснулся. Да это бред! Я свой же стон Слыхал сквозь дрему, Но это мне приснился он, А не другому. Очнулся я и разобрал Обрывок стона. И с болью веки разодрал, Но облегченно. И сон повис на потолке И распластался. Сон в руку ли? И вот в руке Вопрос остался. Я вымыл руки — он в спине Холодной дрожью. Что было правдою во сне, Что было ложью? Коль это сновиденье — мне Еще везенье. Но если было мне во сне Ясновиденье? Сон — отраженье мыслей дня? Нет, быть не может! Но вспомню — и всего меня Перекорежит. А вдруг — в костер?! И нет во мне Шагнуть к костру сил. Мне будет стыдно, как во сне, В котором струсил. Иль скажут мне: — пой в унисон, Жми что есть духу!.. И я пойму: вот это сон, Который в руку. Две судьбы Жил я славно в первой трети Двадцать лет на белом свете по влечению. Жил безбедно и при деле, Плыл — куда глаза глядели по течению. Думал: вот она, награда, Ведь ни веслами не надо, ни ладонями. Комары, слепни да осы Донимали, кровососы, да не доняли. Слышал, с берега вначале Мне о помощи кричали, о спасении… Не дождались, бедолаги, Я лежал чумной от браги, в расслаблении. Заскрипит ли в повороте, Крутанет в водовороте — все исправится. То разуюсь, то обуюсь, На себя в воде любуюсь — очень нравится! Берега текут за лодку, Ну а я ласкаю глотку медовухою. После лишнего глоточку, Глядь, плыву не в одиночку — со старухою. И пока я удивлялся, Пал туман, и оказался в гиблом месте я. И огромная старуха Хохотнула прямо в ухо, злая бестия. Я кричу — не слышу крика, Не вяжу от страха лыка, вижу плохо я. На ветру меня качает. — Кто здесь? — Слышу, отвечает: — Я, нелегкая! Брось креститься, причитая, Не спасет тебя святая богородица! Тех, кто руль и весла бросит, Враз нелегкая заносит — так уж водится. Я впотьмах ищу дорогу, Медовуху — понемногу, только по сто пью. А она не засыпает, Впереди меня ступает тяжкой поступью. Вот споткнулась о коренья, От большого ожиренья гнусно охая, У нее одышка даже, А заносит ведь туда же, тварь нелегкая. Вдруг навстречу нам живая Колченогая кривая морда хитрая. — Ты, — кричит, — стоишь над бездной, Я спасу тебя, болезный, слезы вытру я. Я спросил: — Ты кто такая? А она мне: — Я, кривая. Воз молвы везу. И хоть я кривобока, Криворука, кривоока, я, мол, вывезу. Я воскликнул, наливая: — Вывози меня, кривая, я на привязи. Я тебе и жбан поставлю, Кривизну твою исправлю — только вывези. И ты, нелегкая, маманя, На-ка истину в стакане, больно нервная! Ты забудь себя на время, Ты же, толстая, в гареме будешь первая! И упали две старухи У бутыли медовухи в пьянь-истерику. Ну а я за кочки прячусь, Озираюсь, задом пячусь Лихо выгреб на стремнину В два гребка на середину. Ох, пройдоха я! Чтоб вы сдохли, выпивая, Две судьбы мои — кривая да нелегкая! «Беда!..» Беда! Теперь мне кажется, что мне не успеть за собой. Всегда Как будто в очередь встаю за судьбой. Дела! Меня замучили дела — каждый миг, каждый час, каждый день. Дотла Сгорело время, да и я — нет меня, только тень. Ты ждешь.  А может, ждать уже устал и ушел или спишь… Ну что ж, Быть может, мысленно со мной говоришь. Теперь Ты должен вечер мне один подарить, подарить. Поверь,  Мы будем много говорить. Опять Все время новые дела у меня, все дела. Догнать, Или успеть, или найти — нет, опять не нашла. Беда! Теперь мне кажется, что мне не успеть за собой. Всегда Как будто в очередь встаю за тобой… Теперь Ты должен вечер мне один подарить, подарить. Поверь, Мы будем много говорить. Подруг Давно не вижу, все дела у меня, все дела… И вдруг Сгорели пламенем дотла — не дела, а зола. Весь год Он ждал, но больше ждать ни дня не хотел, И вот Не стало вовсе у меня добрых дел. Теперь Ты должен вечер мне один подарить, подарить Поверь, Что мы не будем говорить. Случай Мне в ресторане вечером вчера Сказала с юморком и с этикетом, Что киснет водка, выдохлась икра И что у них ученый по ракетам. И, многих помня с водкой пополам, Не разобрав, что плещется в бокале, Я, улыбаясь, подходил к столам И отзывался, если окликали. Вот он, надменный, словно Решелье, Почтенный, словно папа в старом скетче. Но это был директор ателье И не был засекреченный ракетчик. Со мной гитара, струны к ней в запас, И я гордился тем, что тоже в моде. К науке тяга сильная сейчас, Но и к гитаре тяга есть в народе. Я выпил залпом и разбил бокал. Мгновенно мне гитару дали в руки. Я три своих аккорда перебрал, Запел и запил от любви к науке. И, обнимая женщину в колье И сделав вид, что хочет в песню вжиться, Задумался директор ателье О том, что завтра скажет сослуживцам. Я пел и думал: вот икра стоит, А говорят, кеты не стало в реках… А мой ученый где-нибудь сидит И мыслит в миллионах и в парсеках… Он предложил мне позже на дому, Успев включить магнитофон в портфеле: «Давай дружить домами». Я ему Сказал: «Давай, мой дом — твой дом моделей». И я нарочно разорвал струну, И, утаив, что есть запас в кармане, Сказал: «Привет, зайти не премину, Но только если будет марсианин…» Я шел домой под утро, как старик. Мне под ноги катились дети с горки, И аккуратный первый ученик Шел в школу получать свои пятерки. Ну что ж, мне поделом и по делам, Лишь первые пятерки получают… Не надо подходить к чужим столам И отзываться, если окликают. «Мне судьба — до последней черты, до креста» Мне судьба — до последней черты, до креста Спорить до хрипоты, а за ней — немота, Убеждать и доказывать с пеной у рта, Что не то это вовсе, не тот и не та… Что лабазники врут про ошибки Христа, Что пока еще в грунт не влежалась плита, Что под властью татар жил Иван Калита И что был не один против ста. Триста лет под татарами — жизнь еще та, Маета трехсотлетняя и нищета. И намерений добрых, и бунтов тщета. Пугачевщина, кровь и опять — нищета. Пусть не враз, пусть сперва не поймут ни черта, Повторю, даже в образе злого шута… Но не стоит предмет, да и тьма не та: «Суета всех сует — все равно суета». Только чашу испить — не успеть на бегу, Даже если разлить — все равно не смогу. Или выплеснуть в наглую рожу врагу? Не ломаюсь, не лгу — не могу. Не могу! На вертящемся гладком и скользком кругу Равновесье держу, изгибаюсь в дугу! Что же с ношею делать — разбить? Не могу! Потреплю и достойного подстерегу. Передам, и не надо держаться в кругу, И в кромешную тьму, и в неясную згу, Другу передоверивши чашу, сбегу… Смог ли он ее выпить — узнать не смогу. Я с сошедшими с круга пасусь на лугу, Я о чаше невыпитой здесь ни гугу, Никому не скажу, при себе сберегу. А сказать — и затопчут меня на лугу. Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу. Может, кто-то когда-то поставит свечу Мне за голый мой нерв, на котором кричу, За веселый манер, на котором шучу. Даже если сулят золотую парчу Или порчу грозят напустить — не хочу! На ослабленном нерве я не зазвучу, Я уж свой подтяну, подновлю, подвинчу! Лучше я загуляю, запью, заторчу! Все, что за ночь копаю, — в саду растопчу! Лучше голову песне своей откручу, Чем скользить и вихлять, словно пыль по лучу. Если все-таки чашу испить мне судьба, Если музыка с песней не слишком груба, Если вдруг докажу, даже с пеной у рта, Я уйду и скажу, что не все суета! Я не люблю[54] Я н