Взбесившись, Вася оттолкнул Надю, и та повалилась на траву.
— Только тронь меня еще раз и…
Больше я ничего не слышала. В голове промелькнули воспоминания прошлого. А точнее, жуткой ночи, когда не стало дедушки.
«Только тронь меня, Федор. Отец узнает и будет худо».
Крики. Угрозы. Драка. Выстрел. Какая часть событий начала восстанавливаться в памяти. Лишь самая малость, но этого хватило, чтобы застыть от ужаса. Я слышала нарастающие звуки приближающего поезда, но не могла сдвинуться с места. Окаменение. Полный ступор.
— Эй, дура, тебя сейчас по шпалам размажет, — злорадствовала Кукушкина. — Ты хочешь, чтобы нас твоими кишками забрызгало?
— Цветкова, если ты решила сдохнуть, то ляг поперек рельс! Будь добра! Я всегда хотел увидеть тело без головы! — выкрикивал Рыбин.
— Она что, серьезно не собирается уходить оттуда? — промычало подобие на человека, которое днем ранее помогало Рыбину удерживать меня в лесу, а теперь притворяется, будто его заботит моя жизнь. — Черт, да она точно больная!
Пара фонариков вдалеке разбавила темноту. Я не знала для чего именно я продолжала стоять, но я стояла как вкопанная. Страха не было. Были лишь повторяющиеся раз за разом слова, которые звучали в моей голове.
«Теперь посмотрим, что скажут о тебе Соколовы».
— Ого, да она самоубийца!
— Цветкова, ну хватит, иди к нам!
— Я не собираюсь сидеть из-за тебя!
«Только попробуй проболтаться. Мне нечего не будет.»
— Злата, твою мать! — голос Саши вывел меня из оцепенения.
Поезд был совсем рядом. Глаза начало слепить. Дыхание перехватило. Словно на прощанье, я взглянула на Сашу. На прежнего Сашу. На макроскопическую долю секунды он вернулся. Неподдельное беспокойство промелькнуло в его глазах, отчего мое сердце согрелось. Стало радостно. Захотелось петь.
«Просвисти нежно ей, как я болен душой. Вспоминая о ней, заливаюсь слезой».
Меня оглушил звук несущегося поезда. А потом мне стало больно. Грудь сдавило. И темнота, ею заполнилось все пространство. Я молилась. Беспрерывно. Я молила господа отправить меня в Рай.
— Какая же ты дура, Злата, — тяжело дыша, выругался Саша.
Неужели, мои молитвы были услышаны, и я попала в Рай?
— Дура. Долбанная дура.
Открыв глаза, я увидела злое лицо Саши. Он навис надо мной, упираясь руками о землю. Соколов был в ярости и дышал так, будто это были его первые глотки воздуха. Его вздымающаяся грудь касалась моей, а губы тряслись.
Я и впрямь дура! Я не умирала! Саша спас меня!
— Больше такого не повториться. Это в последний раз, — рычал он, словно оправдывался за свой поступок. — Это в последний раз. В последний.
Саша был не в себе. Он был диким. Казалось, что это он едва не погиб под колесами поезда, а не я. Так в чем же моя вина?
— «Ненавижу», — одними губами произнес он, и оставил меня лежать на покрытыми камнями земле любоваться звездным небом.
Саша покинул станцию, позабыв о гитаре, а я, с трудом передвигая ушибленными ногами, пыталась его догнать. Я не должна была этого делать. Мне следовало оставить его в покое и больше никогда не попадаться ему на глаза, но я снова и снова действовала вопреки логике. Мне нужно было поговорить с ним, как будто это стоило мне жизни. Забавно, ведь своим поведением я показывала, что она ничего для меня не значит. Следовательно, разговор с Сашей был мне нужен больше, чем воздух. Да уж, коварные алкогольные чары заводят тебя в невероятные рамки. Все значительное сравнивается с посредственным: стоять или падать, любить или ненавидеть, смеяться или умереть.
— Саша, стой, — я остановила его у самой калитки, жадно схватившись за рукав его рубашки. — Пожалуйста, поговори со мной.
— Чего тебе?! — фирменный вопрос прозвучал агрессивнее, нежели это было раньше. — Отвяжись!
Какой же он был сложный. То он спасает меня, то не изнемогает от одного лишь присутствия. Почему? Эта неизвестность душила меня.
— Что с тобой случилось? — начала я. — Почему ты злишься на меня?
Его глаза сузились. Превратились в тончайшие щелки, через которые сочилось презрение.
— Я не злюсь, — обрубил он. — Мне плевать на тебя.
— Плевать? Это не правда. Ты только что спас меня.
Саша фыркнул.
— Это была обычная реакция, о которой я сильно сожалею. Не подходи ко мне, Злата, или я собственноручно привяжу тебя к тем чертовым рельсам.
Сколько же ненависти было в его словах. Мне стало ясно — все это не беспочвенно. Есть какая-то причина его неприязни, ибо такая смена настроения не бывает на пустом месте.