«Деда схоронили, и солнце вышло», — подумал Валерка.
От них уже уходили с поминок. Когда Валерка вошел в дом, в теплушке закусывали кухарки.
Мать собиралась отмывать затоптанные полы, и Валерке пришлось таскать во двор столы и лавки. Пустея, комнаты становились гулкими, как в новом доме.
И наступила минута, когда необычно тихо стало в доме. Родственники ушли, тетя Надя с Валей увели бабушку к Шаровым, а мать и отец задержались где-то во дворе. Валерка повесил свою куртку на опустевшую вешалку и огляделся. Ходики в теплушке стояли, и он не знал, когда можно будет пустить их снова. Зеркало закрывала старая шаль. И грязь, грязь под ногами.
Валерка вошел в среднюю избу. На месте тут оставался только шифоньер, все остальное было свалено где-то в общую кучу. В углу, где стояла дедова кровать, свисал со стены рисованный масляными красками коврик с лебедями, и под ним чернела промокшая за зиму стена. На полу лежала алюминиевая ложка, и Валерка пошел, чтобы поднять ее. Шаги отдавались каким-то эхом, и вдруг посреди тишины громко, но так знакомо скрипнула половица. Одна-единственная на весь дом, что была у дедовой кровати. Валерка замер на ней, не дойдя до ложки, потому что у него вдруг оборвалось и полетело куда-то сердце. Он растерянно шатнул вперед, и, отжимаясь, половица пропела снова. Нагибаясь за ложкой, Валерка присел, привалился спиной к простенку, и у него вдруг прорвались слезы. Он уже подвывал, не давая себе отчета в слезах, когда вошел отец.
— Валерка, ты чего? — испуганно и полупьяно спросил он от порога, но, видно, сам нашел какое-то объяснение, подошел и молча присел рядом. — Ну, перестань, слышишь? С чего ты вдруг?
Но Валерка уже не держал себя, он ревел чуть ли не во весь голос.
— Ну, сынок, — нетвердо пытался уговорить его отец. — Чего ты? Дедушка у нас пожил, слава богу, семьдесят годков. Нам бы столько… Ну-у. Перестань…
Сквозь слезы Валерка видел на полу дурацкую ложку и понемногу затихал. Еще содрогаясь от слез, он поднялся и, шагнув, наступил на расшатанную половицу.
— Сс… слы-шишь?
— Кого? — не понял отец.
— Ну, скрипит! — крикнул Валерка. — Дедушка наступал — она скрипела… И все!
Отец тоже поднялся.
— Что все?
— Его нет! А она скрипит! — снова закричал Валерка.
— Погоди, погоди. — Отец полез за папиросами. — Ты о чем?
— Деда н-нет. Как будто не было!
Закурив, отец ответил не сразу.
— Одна половица осталась, — тихо сказал Валерка.
— Не одна половица, — совсем трезво отозвался отец. — Раз ты ее запомнил, значит, не одна… Ты погоди, ты успокойся. Пошли-ка в теплушку.
Молча вошла мать и смотрела на них, держа на весу мокрую тряпку.
— Сейчас, мать, мы сейчас, нам поговорить надо, — говорил отец, обнимая Валерку за плечи.
Оренбургская область,
ст. Курманаевская
Надежда БАЛАКИРЕВА
СВЕТЛЫЙ МАЛЬЧИК
Загар к нему совсем не пристает. Он весь какой-то светлый, большой чистый лоб, светлые глаза, светло-русые волосы, на бледном носу две розовые полоски от очков. Вот уже две недели мы постоянно видим его на озере. Обычно он лежит в траве на клетчатом пледе, ветер листает перед ним забытую книгу, а он, прищурив близорукие глаза, неподвижно наблюдает за купающимися.
Я и мой двоюродный брат Санька возимся возле тяжелой лодки, пытаясь столкнуть ее в воду. Сегодня мой отец разрешил нам покататься на моторке, пока он ходит в деревню за спиннингом. Санька мотор изучил досконально, и отец ему часто доверяет заводить его и править лодкой, правда, до сих пор только под своим наблюдением. Я же, как девчонка, к технике не допускаюсь, хотя старше брата на год — мне уже пятнадцать, а ему всего четырнадцать лет.
Наконец лодка на воде. Светлый мальчик встает и подходит к нам. Пока мы прилаживаем к уключинам весла, он нерешительно мнется возле лодки.
— Можно мне с вами прокатиться?
— Ладно, садись, жалко, что ли? — великодушно разрешает брат.
Мальчик аккуратно зашнуровывает свои кеды, книгу заворачивает в плед и, гремя лодочной цепью, неуклюже карабкается к скамейке. Лодка качается, и он судорожно цепляется руками за скамейку, хотя ему ничто не грозит — лодка еще у берега.
— Ты из Москвы? — спрашивает Санька.
— Да. Приехал на месяц с отцом. У меня слабые легкие. Надо пить парное молоко, загорать.
— Туберкулез, что ли?
— Нет, просто я перенес тяжелое воспаление легких.
— А! Ну, выздоравливай. Только ты что-то бледный, совсем не загорелый.