… Петрович резко поворотился на шорох. Никого… Откуда мог взяться этот неожиданный таинственный шорох, после которого снова наступила настороженная тишина? Уж не зверь ли? Каким-то седьмым чувством угадывал он, что не зверь. Тогда… человек? Сердце ошалело заколотилось: человек таился. Здесь, в лесу, никто из людей никогда не прятался. Здесь все знали друг друга. Если прячется, значит, чужой, недобрый…
Зверя — медведя ли, волка ли, даже самой рыси — не боялся Петрович, а боялся встретить в лесу прячущегося человека.
Так и есть — молча метнулся из-под ели человек и, перескочив тропу, кинулся в чащобу.
— Эй! — закричал Петрович звонко. — Эй, кто ты?.. Не бойся!
Незнакомец, судя по всему, мальчик одних с Петровичем лет, убегал, проваливаясь в снег.
— Эй! — стал догонять его Петрович. — Куда бежишь? Пропадешь!
Незнакомец остановился, повернул голову к плечу, прислушиваясь к Петровичу и краем глаза недоверчиво наблюдая за ним. Петрович приблизился. Это был действительно его ровесник. Одет он был в городское куцее пальтишко, в солдатскую шапку, обмотан шарфом, обут в хромовые сапоги. Серые глаза враждебно, исподлобья смотрели на Петровича, углы рта были упрямо опущены, маленький, как пуговка, нос посинел от холода. Ростом мальчик был выше Петровича.
— Пошли, — сказал Петрович. — Замерзнешь в лесу.
— Не замерзну! — воинственно ответил мальчик, однако покорно пошел вслед за Петровичем.
— Заблудишься.
— Не заблужусь! У меня компас — во, трофейный, с медным корпусом…
— Ты кто? — спросил Петрович, мельком глянув на компас.
— Детдомовский я…
На тропинке Петрович еще раз осмотрел незнакомца. Одет он был жиденько. Петрович покачал головой.
— Не замерзну, — уже безразличным тоном произнес мальчик. — У меня хромачи в калошах.
— От резины еще хуже мерзнут, — сказал Петрович. — Значит, ты беглый.
— Беглый, — мотнул головой мальчик и стал смотреть в сторону, словно стоял перед учителем.
— Куда же ты бежишь?
Мальчик оживился, глаза его загорелись.
— Домой. В Орел!
Мальчик быстро дышал, махал руками, несвязно рассказывал, что он хорошо помнит дом на железнодорожной станции, большой деревянный дом, темный, со скрипучими дверями и ступеньками, таинственный, старинный шкаф, пахнущий бельем, нафталином, мамиными духами… Мальчик рассказывал и, видимо, сам не замечал, что плакал. Оказывается, от дома после бомбежки не осталось и щепки; но дом, такой, какой он был прежде, так часто снился ему, что он теперь не знает, правда ли, что дома нет, или же он есть…
— Мне бы только до железной дороги добраться, — мечтательно говорил он. — А там и Орел. Там тепло, не то что у вас. Там даже зимы не бывает.
Петрович знал, что там бывает зима, но смолчал, будто поверил. На щеках у мальчика стыли грязные разводы слез.
— Пошли, — повторил Петрович и ступил первый.
Некоторое время шли молча.
— Это моя тропинка, — сказал Петрович. — Я ее нахаживал. Я один по ней и хожу.
— Хм! — улыбнулся мальчик Петровичу в спину. — Чудно вы тут живете.
— Да, надо бы кучнее жить, — степенно поддержал Петрович и вспомнил, что так любил говорить отец.
— Кусты у вас волчьей шерстью пропахли.
Петрович подумал, что мальчик волка и не нюхал, а говорит так из-за страха, для проверки, не водятся ли здесь волки. Волки в лесу водились, но по людям не разбойничали, а только по скоту.
— Это тебе показалось, — уверенно ответил Петрович. — Волков у нас сто лет не видывали… Медведь Федя есть. Тот, точно, на тропинку выходит. Дак ведь я его сам и приучил, только что не с руки кормлю. Он смешной. Ты его не боись. Рыси боись.
Мальчик слушал внимательно.
— А ты испугался, когда я из-под елки сиганул? Небось подумал, зверь.
— Нет… Хотя — чего там! Испугался. Правда, на зверя не подумал…
— А ты почему без ружья ходишь?
— А! — махнул рукой Петрович.
Ни, бывало, отец, ни он сам, жизнь в лесу живя, из ружья по живому не стреляли. В руки брать брали, а охотиться — жалость не давала. Отец на фронте первый свой выстрел, должно быть, одолел. Так то на фронте…
— Вот тут мы и живем.
Петрович остановился. Блестели тонкие стволы березок и прутья краснотала. Слышалось негромкое пение ручья, пробивавшегося сквозь лед. Под прозрачным льдом видны были на дне черные набрякшие сучья, бархатные болотные наносы, свалявшаяся прошлогодняя трава.