Когда снова раздался крик, Твердохлебы остановились и стали смотреть в поле.
Теперь им не видно самого зайца, но вон она, вон ее черная тень, — летит над полем, ясно указывая и его бег…
— Заклюет! — говорит мальчик, и снова знобит его от одного этого слова. Но думает-то он совсем противоположное: отобьется зайчишка, убежит!
Старший Твердохлеб стоит молча и из-под руки смотрит в поле. И что бы он ни отвечал сейчас сыну, а, верно, надеется он на то же самое, что и его мальчик. Ведь только так и должно быть на этом свете, да, только так!
Воронежская область,
г. Калач
Сергей ИОНИН
МУЖСКИЕ ДЕЛА
Неудачи начались позавчера.
Лешка Барков в тот день впервые поцеловал Ляльку и от радости наделал глупостей.
Вообще день целиком был нормальным, кроме разве того, что днем отец разворчался из-за материных книг. Мать у Лешки доктор медицинских наук и преподает в мединституте, а отцу не повезло в жизни — он всего лишь дамский парикмахер, правда, высокого класса. Книги он любит, много читает и уж поговорить о каких-нибудь «тенденциях в современной литературе Франции» может не хуже, чем некоторые учителя литературы. А ругается отец из-за материных медицинских книг, да и то, Лешка это давно понял, потому что ревнует мать к науке. Грустно быть парикмахером, если жена у тебя профессор.
Ворчит отец, когда матери дома нет.
Вот и в тот день он ходил по квартире и ворчал, что в комнате нехватка воздуха, потому что все заставлено книгами.
Лешка у себя гладил брюки, готовился к свиданию и слушал отца. Он сочувствовал и понимал его, а вот поди ж ты — настроение все-таки испортилось. Было в ворчании что-то заразительное.
На свидание Лялька пришла вовремя, что даже удивило Лешку, и они пошли в парк.
В парке заканчивался сентябрь, и сырой осенний ветер гонял по дорожкам последние опавшие листья.
Им не было скучно, нет, молчали они не поэтому, а потому что еще стеснялись.
В парке зажглись светильники. И они, идя по аллеям, инстинктивно старались не попадать в полосы света, чтоб не быть увиденными другими гуляющими.
Лешка проводил Ляльку до дома. Они долго стояли в подъезде и по-прежнему молчали. В тот вечер они не сказали, наверное, и двадцати слов. Лялька, казалось, чего-то ждала, а Лешка будто хотел сказать, но не мог. Он читал где-то, что в Италии парень, проводивший девушку, имеет право на поцелуй, и размышлял, является ли это правило всемирным.
Лялька, видимо не выдержав становившегося уже тягостным молчания, сказала тихо:
— Поцелуй меня, пожалуйста… Вот сюда. — И она повернулась к нему щекой.
Лешке стало стыдно от своей нерешительности. Он покраснел и неловко ткнулся в щеку губами, потом обнял Ляльку и поцеловал ее в губы. Он уже умел целоваться, парни из десятого класса научили его потренироваться на помидорах, и Лешка за лето съел ящиков пять отборных томатов. Мать не могла нарадоваться, а отец все подхихикивал: наверное, и он в свое время учился тем же методом.
Потом Лешка с Лялькой целовались еще и опять упорно молчали. О чем говорить, когда и без слов все ясно?
Лялька ушла. Лешка постоял в подъезде один, ему казалось, что она все еще рядом, да и как не казаться, если, он знал это наверняка, она думает о нем и сама совсем близко, всего лишь этажом выше и за дверью, обитой дерматином.
На улице его догнал Паром, Венька Силкин.
Венька восьмой класс закончил вместе со всеми, а в девятый ходить не стал. Его уж и в милицию вызывали, но как в начале сентября бросил школу, так больше в классе и не появлялся — шлындал по улицам.
Весной ему сожгло лицо. Ремонтировали дом, и рабочие во дворе в баке растапливали гудрон для заливки крыши. Венька заглянул в бак, и ему кипящим гудроном плеснуло в лицо. Глаза не пострадали, и все говорили, что Силкин хорошо отделался. Но вот смотреть на него было страшно — до того шрамы обезображивали лицо.
И если раньше Венька ангелом не был, то за лето совсем разошелся.
После больницы Веньку стали почему-то звать Паромом: то ли потому, что он в любом деле пёр напропалую, то ли потому, что целыми днями курсировал по улицам, а может, по другим каким причинам. Без него не обходилось в районе ни одно ЧП, ни одна драка. Днями шлялся Венька по улицам, поплевывая сквозь дырку в зубах, и ждал случая, чтоб ввязаться, крикнуть, ткнуть исподтишка кулаком, «подшутить». А шутки у него были…
Так, однажды на соседней стройке он, несмотря на табличку «Не включать! Работают люди!», висящую у рубильника башенного крана, включил рубильник. Никого не убило, но электрика, попавшего под напряжение, здорово потрясло.