— Ну да, — рассеянно подтвердил Лешка.
— Не ну да, а… Потерпишь, ничего. Бог терпел, и ты потерпишь. Ведь не тяжело, я же легкий, всего пятьдесят восемь кило, и везти недалеко. Потерпишь!
— Да ты что злишься-то? — справился с волнением Лешка. — Не я же на тебе езжу, а ты на мне.
— Угу, — буркнул Венька и опять уткнулся в свои железки. — Я езжу сегодня, а лет через десять, профессор, ты будешь на мне ездить, но до тех пор я тебя так обкатаю…
Лешка впервые услышал, что его называют профессором, и это ему даже польстило, но откуда у Веньки такая злость на него?
— Ну, может, заменишь на что-нибудь? — спросил он, помня о долге чести.
— Нет. Слишком тебе хорошо жить будет, профессор.
— Ну и что… Я виноват, что ли, что математика легко дается? Виноват?
— Виноват.
— А еще в чем я виноват? — желчно спросил Лешка. Он вдруг обозлился, в груди зажгло, как перед дракой.
— Во всем.
— В чем?
— Не ходи с Лялькой, — глухо сказал Паром. — Не буду ездить.
И тут Лешка вспомнил, что с третьего класса по восьмой Венька таскал Лялькин портфель и песни пел, ему кто-то брякнул, что у него слух и хороший голос, он и пел при Ляльке, и все знали, что для нее поёт, и считали его чокнутым.
— Ну, ты даешь, — удивился Лешка. — Ты что, любишь ее, что ли? Во дурак!
Он ничего не успел сообразить, как Паром молниеносно прыгнул со стула и влепил ему в нос сухим своим кулаком. Лешка слетел с табуретки и больно стукнулся затылком о холодильник.
Венька мешком бухнулся на стул.
«Вправду чокнутый, — подумал Лешка, — дурак недобитый». Из носа у него потекла кровь.
— Дай полотенце, что ли. — Лешка сел, привалившись спиной к холодильнику. — Видишь, кровь. Весь костюм зальет. Псих!
Венька смотрел на него белыми от злости глазами. Потом несколько раз сморгнул, лицо его исказилось, будто он тоже хотел заплакать, встал, сходил в комнату и принес кусок ваты:
— Заткни свою сопатку.
Долго молчали. Паром чистил какой-то вал и изредка поглядывал в сторону Баркова. Лешка лежал на полу, запрокинув голову, чтоб остановить кровотечение.
— А ты ничо, удар держишь, — как бы между прочим буркнул Венька.
— Да-а. Я и сам при случае в нос могу, — прогундосил Лешка.
— Герой…
— А ты дурак.
Паром засмеялся. Лешке даже не хотелось смотреть на его физиономию, до того он ненавидел его в это время.
— Ты школу из-за Ляльки бросил? — спросил он опять в нос.
Венька походил по комнате, будто раздумывая, дать Лешке еще или ответить. Остановился.
— Ну, из-за нее. — Он сел верхом на стул и стал раскачиваться на нем, лицо его исказилось какой-то жалкой улыбкой: — Я б для нее все… Понял?
— Понял.
— Верю, что понял. Ты не баба, как я думал, удар держишь. — Он отвернулся. — И не смешно это. А тебе она зачем, профессор? Так, погулять. Я ведь видел, как вы у ее дома лобзались, я каждый вечер там под окнами сижу, все знаю. Тебе это так, а она к тебе… Она тебя… В общем, давно я хотел тебе, профессор, голову отвинтить из-за нее, да ее же и жалко. Сделаешь из тебя полтавскую котлету, она реветь будет, она жалостливая.
— Почему именно полтавскую?
— Потому что полтавские самые дешевые.
— Ну?!
— Не нукай, не запрег, болото.
— Я ничего, слушаю.
— Вот и молчи. Да и чо говорить с тобой, чо ты понимаешь в жизни, профессор. Вот говорят, надо жить честно, быть всегда прямым, а как мне? А?
Паром сделался совсем разнесчастным, и Лешка вдруг понял его.
— Не знаю, Венька, правда не знаю.
— A-а! Вот «Венька». А я уж и имя свое забывать начал. Все Паром да Паром. И она, когда я в школу первого сентября пришел, как сказала «Паром», так я и решил: все, больше ноги моей здесь не будет. Вот так.
— Знаешь что, — неожиданно для себя решил Лешка. — Давай я ее брошу. Пусть она хоть немного несчастной побудет.
— Зачем?
— Ну так.
— Нет, не надоть. Она ведь не со зла тогда… Лучше уж ты с ней будь. А ездить я на тебе не буду.
— Да она и так со мной после вчерашнего разговаривать не хочет. Из-за тебя все.
— Не надоть… Я скоро уеду.
— Как?
— Да так, уеду, и все. Чо мне здесь делать? Не хочу, чтоб каждый жлоб в нос совал — «Паром, Паром»! Дядька у меня на Севере, обещался на курсы радистов устроить. Буду потом где-нибудь на метеостанции морзей стучать.
Кровь у Лешки унялась, но нос распух, и под глазами стали зреть синяки. Он опять взобрался на табуретку и стал разглядывать себя в зеркальце.