Бдительный, но это не давало Джереми жалкого утешения. Шторм сократил видимость до нескольких ярдов. Насколько он мог судить, Артур ехал вслепую.
Старик направил Линкольн в центр города, но повернул налево, не доезжая до высоких, далеких мерцаний, которые означали небоскребы. Джереми попытался следовать маршруту Артура, но быстро сбился с пути.
Восток, север, снова восток. Затем серия коротких поворотов, которые окончательно сбили Джереми с толку.
Артур вел машину, напевая себе под нос.
Когда впереди мелькали задние фонари, старик, казалось, использовал их в качестве навигационных средств. Когда же царила темнота, а лобовое стекло представляло собой матово-черный прямоугольник, он, казалось, чувствовал себя столь же непринужденно.
Капли дождя барабанили по крыше «Линкольна», звучал неистовый концерт стальных барабанов.
Артур казался невнимательным, продолжал напевать. Расслабленным — более того, наслаждающимся невозможными условиями. Как будто Lincoln поставили на трассу и езда была не более пугающей, чем гоночный трек для машинок.
Джереми огляделся. Насколько он мог судить в темноте, «Линкольн» был безупречен. На заднем сиденье — ничего. Перед тем, как они отправились в путь, Артур открыл багажник, обнаружив свежепропылесосенное серое ковровое покрытие, аварийный комплект и два зонтика, прикрепленных к брандмауэру. Он поставил портфель Джереми рядом с комплектом и осторожно закрыл багажник.
Гм, гм, гм.
Джереми почувствовал, что засыпает. Когда он резко проснулся, он посмотрел на часы. Он проспал чуть больше четверти часа.
«Добрый вечер», — весело сказал Артур.
Дождь усиливался. Джереми спросил: «В какой части города мы находимся?»
«Сигейт».
«Доки?»
«Моя любимая часть города», — сказал Артур. «Жизненная сила, сенсорная стимуляция. Работающие люди».
«Трудящиеся люди».
«Хребет любой цивилизации». Мгновение спустя: «Я происхожу из длинного рода рабочих людей — в основном фермеров. Где ты вырос, Джереми?»
«Средний Запад. Не этот город, но и не далеко». Джереми назвал город.
«Торговое сообщество», — сказал Артур. «В вашем прошлом было фермерство?»
«Не было такого на протяжении поколений», — сказал Джереми.
«Ферма может быть образовательным местом. Человек узнает о циклах. Жизнь, смерть, все, что находится между ними. И, конечно, преходящий характер всего этого — одно из моих самых приятных воспоминаний — это помощь в рождении теленка.
Довольно кровавый процесс. Мне было семь, и я был в ужасе. Боялся, что меня унесет в какой-нибудь большой поток коровьего потомства. Мой отец настоял».
«Это вдохновило вас стать врачом?»
«О, нет», — сказал Артур. «Как раз наоборот».
"Как же так?"
Артур полуобернулся, улыбаясь. «Корова сделала все сама, сынок. Я почувствовал себя совершенно лишним».
«Но вы все равно стали врачом».
Артур кивнул. «Еще несколько кварталов».
14
Запахи рыбы, топлива, ржавчины и креозота подсказали Джереми, что доки недалеко. Но воды не было видно, только ряды крепких зданий без окон, лишенных архитектурной роскоши.
Артур Чесс выехал на гнетуще узкую улицу, вдоль которой, судя по всему, располагались склады. Дождь превратил тротуар в желатин; фары Линкольна были жалкими янтарными пятнами, которые гасли, не коснувшись асфальта. Ни звезд, ни луны, ничего, что можно было бы использовать в качестве навигационного инструмента; сила шторма вызвала близорукость.
«Линкольн» свернул на другую неосвещенную полосу и снизил скорость.
Джереми не увидел ни кварталов, ни тротуаров, только одно за другим простые здания.
Кровавый процесс.
Хищные насекомые. Что он на самом деле знал о старике? Во что он вляпался?
Артур проехал еще некоторое время, плавно остановился и остановил «Линкольн» перед неопознанным двухэтажным кубом.
Все, что Джереми мог различить, были стены из плит и узкая дверь, увенчанная выдвижным тентом. Под тентом лампочка в матовом стеклянном корпусе отбрасывала веер света. Освещение было такого оттенка, какого Джереми никогда раньше не видел — бледно-голубого, с фиолетовым оттенком, клинического.
В тот момент, когда Артур выключил двигатель, дверь открылась, и под тент вошел маленький человек. Голубой свет достигал его талии; ниже он был темным, почти невидимым. Иллюзия была как усечение.