За пару недель до Рождества Шарль Госсен встретил Клеми на рынке и увлек ее в гущу народа, который толпился возле гигантской кастрюли с горячим вином. После недолгого спора, кто кого угощает, пастор настоял на привилегии мужчины угостить даму. Они взяли по кружке вина, по ломтю хлеба с топленым салом и отошли в сторону. «Фредерик будет здесь на Рождество?» – спросил Госсен, отпивая и одобрительно крякая, напиток оказался каким нужно: горячим, сладким и пряным. «Уверена, что будет», – ответила Клеми. Она вся разрумянилась, глаза ее блестели. Легко было приписать ее румянец холодному ветру и горячему вину, да только пастор знал, что дело совсем не в этом.
«Ты его любишь, девочка, – привычно думал он, обмениваясь с Клеми ничего не значащими репликами. – А он любит тебя. И тянется все это уже давно. Не знаю, что у вас было и чего не было, не мое это дело, и не подобает копаться в этом человеку, который носит духовный сан. Но то, что я видел своими глазами, могу объяснить только чувством, притом глубоким, притом взаимным… Я ведь помню, как он внезапно зачастил сюда в шестьдесят седьмом, после вашей с Максимилианом свадьбы, когда понял, что свекровь и золовка третируют тебя за низкое происхождение и держат на положении прислуги. Это Фред, а не Макс отвоевал для тебя подобающее место в семье Декартов. Не жалея сил и времени, он объяснял матери, что раз ее сын на тебе женился, то ты была бы равна ей по статусу, даже если бы совсем не умела читать и писать. Он стыдил Максимилиана, осаживал Шарлотту. Одновременно занимался с тобой – учил правильной речи, обсуждал прочитанные книги, развивал твой кругозор и интеллект, а главное, своим подчеркнутым уважением, своим вниманием и сдержанными похвалами внушал тебе уверенность и чувство собственного достоинства. Своим превращением из необразованной простушки в интересную женщину ты целиком обязана ему.
А еще я помню, как в семидесятом ты узнала, что Фред ушел на войну. Целый месяц ты пропадала в храме, каждый свободный час прибегала, брала ключи у церковной сторожихи мадам Кавалье и становилась на колени перед алтарем, так что мне даже пришлось вмешаться и напомнить, пока люди не начали про тебя разное болтать, что ты больше не католичка и у нас это не принято... Весь этот кошмарный год, когда он воевал, когда его ранило, когда он лежал в госпиталях в Орлеане и Ла-Рошели, когда он уехал в Париж и там через несколько дней произошло восстание, когда его арестовали и судили – ты была сплошным клубком нервов. Даже сыном своим почти не занималась, он был полностью сброшен на няню. Ах, Клеми, Клеми, как плохо ты умеешь притворяться… А когда Фреда высылали из страны, и ты поехала проводить его одна, без Максимилиана?.. А когда он приехал сюда в мае и сказал, что помолвлен с одной женщиной, которую встретил в Шотландии? Все здесь так за него радовались, но вскоре после возвращения из Ла-Рошели в Абердин он написал родным короткое и сухое письмо о том, что помолвка расторгнута и свадьбы не будет. И Максимилиан, и Шарлотта заявили, что ничего не знают, а расспрашивать брата бесполезно – он ни слова не добавит к написанному. А я думаю, если кто-то у нас в Ла-Рошели знает, в чем дело, так это ты, Клеми…
Я молчал все эти годы, прикидывался слепым, глухим и наивным старичком, божьим одуванчиком. Но я сам когда-то обвенчал тебя с другим, и теперь больше всего хочу, чтобы ты оставила Фредерика в покое. У тебя превосходный муж и двое сыновей, ты справишься. Он тоже как-то справляется, пока ты далеко. Как бы хорошо я к тебе ни относился, дорогая моя Клеми, морочить ему голову я не позволю».
V
Пастор заранее собрал саквояж. Молитвенник, сборник гимнов, праздничное облачение, выстиранное и отутюженное перед одним из самых главных богослужений года, и мешок конфет для детей, которых приведут сегодня на службу. До улицы Сен-Мишель идти далековато, такая тяжесть ему, старику, не по силам, да и ветер что-то разгулялся, и окна в брызгах дождя... Наверное, сегодня он не будет отказываться от помощи Луизы и поедет в экипаже Мартелей. Сегодня он имеет на это полное право. А жаль, что на улице такая непогода, было бы славно прогуляться, еще раз обдумать сегодняшнюю проповедь, обойти пустую церковь, пока она не наполнилась народом, помочь старухе Кавалье украсить алтарь, убедиться, что не скисло вино для причастия...
В дверь, соединяющую флигель с большим домом, постучала служанка Луизы, принесла кофейник и горячие булочки в корзинке. Едва она убежала, на улице послышались чьи-то шаги. Боже правый, вот уж сегодня он точно никого не ждал. Кто это явился к нему накануне богослужения? Шарль Госсен не успел выдвинуть ни одной гипотезы, как под окном раздался знакомый голос: