От сегодняшнего вечера он ничего хорошего не ждал. Однако действительность оказалась не так уж плоха. Стоило ему появиться в церкви, навстречу вышла осанистая высокая старуха – привратница, восьмидесятилетняя мадам Кавалье. Она узнала его и растянула рот в улыбке: «Добрый вечер, мсье Фредерик, вот это радость так радость, давненько вас здесь не видели!»
Джанет Кавалье, в девичестве Робертсон, была англичанка с Джерси, которая в незапамятные времена вышла замуж за француза из Ла-Рошели. Это было так давно, что венчал ее даже не пастор Декарт, а его предшественник. Зато Жан-Мишель Декарт окрестил почти всех ее детей, в том числе самую младшую дочь Лилиан. Эта Лилиан, или просто Лили, на семь лет младше Фредерика, дружила с его сестрой, а для него самого в то время, когда он преподавал в лицее, недолго была предметом воздыханий. Ничего серьезного: танцы на домашних вечеринках, прогулка на лодке до острова Ре и один поцелуй, после которого они оба смутились и поняли, что незачем им притворяться, будто за их дружбой может последовать что-то большее. Когда закончился учебный год, Фредерик уехал в столицу и в сентябре защитил в Сорбонне докторскую диссертацию, а Лилиан вышла замуж за другого преподавателя лицея Колиньи, математика Жюля Понсака.
С мадам Кавалье ему нашлось о чем поговорить, пока она искала платяную щетку, чтобы он мог почистить свой костюм, подбрасывала уголь в топку «голландки» и заваривала свежий чай у себя в привратницкой. Англичане в Ла-Рошели никого не удивляли, но привычка пить чай вместо кофе здесь не привилась, и старая Джанет была одинока в своих пристрастиях. Фредерик составил компанию старухе, немного отогрелся и не без удовольствия (мадам Кавалье славилась острым языком) выслушал рассказ обо всем ее большом семействе. Глядя, как она улыбается ему во все свои крупные, желтые, но собственные и здоровые тридцать два зуба и кокетливо взбивает седые букли у висков, он вспоминал разговор с пастором Госсеном. По привычке смотреть на вещи с разных сторон он уже не считал свой недавний гнев однозначно праведным.
«Она тоже верила, что я прусский шпион, – думал профессор Декарт. – И Лили хоть и недолго, но верила. Правда, Понсак, ее муж, не верил ни секунды, даже письмо поддержки мне написал. Но таких были единицы. Редчайшие люди полагаются на собственные суждения. Большинству хватает этикеток с официальной печатью. Пока газеты называли меня героем, они тоже так считали. Потом суд и газеты объявили, что я шпион – и они восемь лет меня презирали и ненавидели. Когда оказалось, что я не шпион и никогда им не был – тут же снова открыли мне объятия. И все это абсолютно искренне, и все это абсолютно бездумно! Ни одного сомнения во взаимоисключающих версиях, ни одной попытки самостоятельно доискаться до правды, и даже ни малейшего стыда, когда стала очевидной их неправота!»
Мадам Кавалье пошла напоследок окинуть хозяйским взглядом церковный зал – все ли там в порядке. Фредерик продолжал размышлять о двух вещах: простудится ли он после сегодняшней прогулки (об этом думалось лениво, рассеянно), и часто ли приходится людям использовать свой аналитический аппарат хотя бы вполсилы.
«Моему великому однофамильцу принадлежит афоризм: «Мыслю – следовательно, существую». Я с детства был заворожен его чеканной красотой и никогда в нем не сомневался, но ведь на самом деле это преувеличение. Мышление – роскошь. Человек редко задумывается о чем-то, что не имеет прямого отношения к нему самому и его повседневным делам. Когда люди воображают, что они думают, они только перебирают в уме какие-то слова равнодушно и небрежно, так, как волна облизывает и перекатывает камни на берегу. Охватить некое явление с разных сторон как целое, затем разделить его на составляющие и добраться до его сути, отбросить ложные гипотезы и составить мнение, отличное от общепринятого – это означает впустить данное явление и в свой ум, в свое сердце. Это трудно, кто бы сомневался. Мыслить – значит какое-то время жить только своим предметом размышления и не иметь другой жизни. И ты считаешь, что ради тебя и твоей правды они должны были сделать это? Не много ли ты от них хочешь, мой бедный друг?»