На улице раздался шум. Это подъехали первые прихожане. В какие-то полчаса церковь заполнилась народом. Все тотчас узнавали Фредерика и все, казалось, были ему сердечно рады. Он призвал на помощь всю свою выдержку и тоже улыбался, пожимал руки, говорил приличествующие празднику слова. Лили Понсак, моложавая сорокалетняя блондинка, села за клавесин и заиграла, и с первыми аккордами в церкви стало уютно и радостно. Она играла католический рождественский гимн «Adeste, fideles», но это никого не удивляло: во всем, что касалось обрядовой стороны, ла-рошельские протестанты в те годы, при Шарле Госсене, отличались поразительной терпимостью. Они строго держались существа своей веры, но легко переняли у своих соседей-католиков пару латинских гимнов, обычай украшать алтарь цветами и более нарядное облачение для священника на особые дни церковного календаря.
Между рядами прошествовал и скрылся за алтарем пастор Госсен, чтобы появиться оттуда одетым в белое. Проходя мимо Фредерика, он едва заметно ему подмигнул. Лили закончила играть и посылала всем направо и налево нежные улыбки. Она пришла, как всегда, одна, ее муж Понсак – убежденный атеист и был таким, насколько помнил Фредерик, еще в муниципальной школе, где они оба когда-то учились. Попытки Лили вернуть его в лоно реформатской церкви давно закончились сокрушительной неудачей. Жюль Понсак заявил, что католики – и те лучше кальвинистов, потому что большей частью относятся к религии формально, и их священники сами страшно удивились бы, узнав, что кто-то из паствы всерьез верит в непогрешимость папы или в таинство пресуществления.
В розовых шелках вплыла сестрица Шарлотта. С ней ее сутулый длинноносый муж Луи Эрзог, бухгалтер на консервном заводе, и семилетняя дочка Флоранс, прелестная девочка, всякий раз заставляющая при взгляде на себя вспомнить картину «Отрочество Мадонны» Франсиско Сурбарана. Максимилиан писал, что после свадьбы Шарлотты с каждым годом ее наряды становятся все ярче, экстравагантнее и дороже, как будто она пытается возместить себе потерянные годы своего затянувшегося девичества. Мадам Эрзог была одета и причесана вызывающе неуместно для реформатского богослужения, но, надо сказать, это ей шло, не то что унылые туалеты, в которых ее выводила в люди покойная матушка. Она бросилась на шею Фредерику, обдала его волной модных духов и мазнула по щеке светлой пудрой. «Макс уже сказал, что вы все приглашены к нам на второй день Рождества? Знаю, ты начнешь придумывать отговорки, ты же у нас известный отшельник и затворник. Но если не придешь, я тебе этого не прощу, имей в виду!» Не успел Фредерик ей ответить, как она подхватила под руку Луизу Мартель, и они, почти не таясь, начали обсуждать каких-то знакомых. Вот как, они подруги? Надо в следующий раз в гостях у пастора еще внимательнее следить за своим языком.
Эрзоги здесь, где же Декарты? А вот и они. Бертран на правах взрослого (в начале декабря у него была конфирмация) ведет за руку Мишеля, и тот вертит головой по сторонам – здесь для него все в новинку. Следом за сыновьями идут Макс и Клеми. Максимилиан в пиджачной паре, сшитой на лондонской Сэвил-роу, на нем очки в тонкой золотой оправе, в руках зонтик-трость, и важностью он затмевает даже старосту. Не исключено, подумал Фредерик, что когда старый Жослен Планше из-за возраста и недугов оставит должность, новым старостой выберут как раз Макса. Он перевел взгляд со своего брата (Максимилиан кивнул ему холодно – все еще сердился) на действующего старосту, того самого, кто первым предложил вымарать его имя из списка прихожан. Планше тоже, разумеется, подошел к нему, и не просто пожал руку, а попытался расцеловать в обе щеки. На это Фредерику христианского смирения уже не хватило, и он уклонился от его объятий и поцелуев со словами: «Что-то меня сегодня тошнит, господин староста, наверное, несварение желудка. Не испортить бы вам воскресный костюм».
Он упорно избегал смотреть в сторону Клеми. Издали поклонился ей и сразу отвел взгляд, хотя понимал, что это смешно и нелепо. Фредерик заставил себя наблюдать за кем-нибудь другим и выбрал, как ему показалось, безопасный объект – малышку Флоранс. Она была в церкви уже не первый раз и, не обращая внимания на взрослых, болтала со своими подругами по воскресной школе. Но когда всех девочек увели матери – пора было уже рассаживаться – и Флоранс осталась одна, за руку ее взяла Клеми, а не Шарлотта.