– Конечно, – сказал Максимилиан. – Сейчас провожу его на кухню. Нет-нет, ты отдыхай, я один справлюсь.
Максимилиан ушел, а Фредерик обвел столовую глазами, задержался на празднично накрытом столе и на приборе, который для него как раз поставила Клеми.
– Ты не обидишься, если я посижу за столом час, не больше? Мне нужно сложить вещи. Мои каникулы заканчиваются, я уеду утренним поездом.
– Так внезапно? Кстати, мы с Бертраном завтра тоже уедем. Мне нужно в Нант на пару дней, повидать родителей. Я обещала провести с ними Сильвестр, но не хотела уезжать, пока ты в Ла-Рошели...
– Мама! – простонал Бертран. – Я думал, ты это не всерьез насчет Нанта. Послезавтра ведь не только дяде Фреду пора возвращаться в Коллеж. У нас начинаются занятия в лицее, и господин Понсак обещал контрольную в первый же день, чтобы убедиться, что мы не тратили впустую время на каникулах.
– Жюль Понсак и двадцать лет назад был одним из самых строгих учителей, – кивнул Фредерик. – Я слышал даже, что он немного смягчился с возрастом.
– Ты его так давно знаешь? – удивился мальчик.
– Гораздо дольше, лет сорок. Мы ровесники, вместе учились в школе и в лицее, и один год преподавали вместе, только он, разумеется, математику, а я – литературу и историю. А еще я тогда пытался ухаживать за одной девушкой с очень красивым именем, которая не ответила мне взаимностью и скоро стала мадам Понсак. – Он говорил серьезно, но глаза его смеялись, и Клеми, вопреки недавним словам Макса, показалось, что она видит прежнего Фредерика.
– Ты?! – не поверил Бертран. В этом удивлении одинаково читалось и недоверие к предположению, что дядя Фред когда-то ухаживал за девушками, и непонимание, как мадам Понсак, в то время Лили Кавалье, могла предпочесть ему кого-то другого. Бертран в эти дни нечасто видел своего дядю и пообщаться с ним успел совсем немного, но то ошеломляющее впечатление, которое Фредерик произвел на своего старшего племянника в мае, не было испорчено и теперь. С Бертраном Фредерик всегда говорил спокойно и начистоту, как со взрослым, без специальных ужимок и того фальшиво-приподнятого тона, на который взрослые часто переходят с детьми, и уже этого было достаточно, чтобы мальчик ответил ему искренней симпатией.
– Все мы когда-то были молоды, – уклончиво ответил профессор Декарт. – Давайте о деле. Вы тоже собирались выехать утром? Хочешь, Клеми, я провожу тебя до Ла-Рош-сюр-Йон? Там пересяду на парижский поезд, который идет из Нанта. Если Бертран тебе нужен только для компании, я готов поразвлекать тебя вместо него пару часов, как сумею. Он прав, начинать учебу с прогулов – плохая идея. Как дядя этого молодого человека и как педагог я его поддерживаю.
Бертран, стоя за спиной матери, скорчил ему радостную гримасу и выразительно произнес одними губами: «Ура! Свобода!» Фредерик догадывался, конечно, что племянник скорее не любит общество бабушки и дедушки Андрие, чем боится пропустить контрольную по математике.
– Вообще-то не только для этого, – в голосе Клеми слышался явственный упрек. – О контрольной работе я слышу в первый раз и всей душой надеюсь, что «этот молодой человек» не придумал ее сию минуту, чтобы произвести впечатление на своего дядю-профессора и заговорить зубы своей легковерной матери. Конечно, я не собираюсь уговаривать его прогулять школьный день. Но Бертран так редко видит бабушку и дедушку, и они всякий раз обижаются, когда я не привожу внуков...
– Да они стесняются нас перед кюре за то, что мы не ходим к мессе! – выпалил мальчик. – И обижаются только для вида, на самом деле они и тебе не слишком рады, не то что нам!
– Откуда ты это взял, мой дорогой? Они давным-давно свыклись с тем, что мы не ходим к мессе. Я ведь уже четырнадцать лет замужем за твоим отцом и столько же лет не католичка. В прошлый раз твой дедушка Фернан из любопытства даже пошел со мной в воскресенье в реформатскую церковь на улице Тампль... – Клеми запнулась, вспомнив, что продолжение этой истории нельзя назвать очень подходящим для ушей ее тринадцатилетнего сына, и решила сделать вид, будто это все. Однако выдала себя лукавым движением губ.