– Я знаю это кафе, – кивнул Фредерик. – Оно ведь рядом с протестантской церковью? Мне иногда случается там завтракать.
– Да, да! Интересно, как там сейчас кормят. Я в Париже с тех пор больше не была, – вздохнула хозяйка. – Но если мсье Антуан Марешаль еще при делах, то должно быть все в порядке. У него не побездельничаешь! А вы парижанин, мсье Картен?
– Да, я парижанин, а моя жена из Нанта, мы как раз едем к ее родным.
– Недавно поженились? Я так и думала! – Фредерик не решился это отрицать, хотя видел, что в своем воображении Мари-Лоранс уже сочинила на их счет целый роман. – И перед знакомством с семьей мадам Картен вы решили набраться мужества и немного отдохнуть в нашем городе? Ну что ж, приятного вам путешествия и удачного свидания. О, глядите, из кухни нам уже машет Луизетта. Это значит – завтрак готов, прошу вас пройти в столовую, мадам и мсье.
– Что же мы теперь будем делать, Фред? – спросила Клеми, пробуя сливки с ложечки. Завтрак был превосходный, булочки хрустели, масло источало свежесть. Луизетта, черноволосая и краснощекая молодая женщина в белоснежном накрахмаленном переднике и косынке, принесла им кофе, а потом критически взглянула на стол и округлила глаза: «Господи, главное-то я забыла!» И принесла две вазочки – одну с темным медом, а другую с густым мармеладом из золотистой мирабели. Горечь будущей разлуки этот завтрак не скрашивал, но позволял хотя бы еще немного продлить настроение вчерашнего дня.
– Ничего не будем делать, – ответил Фредерик. – Нам нельзя превращать это в рутинную связь. Тогда все или очень быстро закончится, или мы с тобой изолжемся и станем совсем другими людьми, не теми, которые полюбили друг друга. Мы сейчас расстанемся и неизвестно когда встретимся снова. Но если ты захочешь меня увидеть и сможешь уехать на день, не вызывая подозрений, напиши.
– И ты приедешь в то место, которое я укажу?
– Все брошу и приеду. Обещаю.
– Бросишь даже прием у министра образования?
– Конечно.
– Даже званый ужин у президента?
– В таких высоких сферах я не вращаюсь, но если вдруг мсье Греви захочет пригласить меня на ужин одновременно с тобой, я выберу тебя. В отличие от тебя, президенты приходят и уходят.
– Ну а как насчет свидания с хорошенькой женщиной?
– А тут придется подумать – оценить, насколько она хорошенькая по сравнению с тобой, – сказал Фредерик.
– Все дразнишься, – вздохнула Клеми. – Господи, ну и булочки! Оторваться не могу. У меня такие воздушные не получатся, сколько ни бейся. Эта Мари-Лоранс настоящая волшебница. – Фредерик при ее словах тоже взял булочку, разрезал пополам и щедро намазал маслом обе половины. – Или это нам просто кажется? Я глазам своим не верю, что ты ешь с таким аппетитом!
– Пожалуйста, без фривольных намеков, мадам Картен!
– И смеешься совсем как раньше.
– Я смеюсь, но мне невесело, Клеми. Я только что переспал с женой своего брата и думаю лишь о том, когда мне выпадет случай это повторить.
– Фредерик, – тихо сказала Клеми, и он вздрогнул – за всю его жизнь больше никто не произносил его имя с такой нежностью. – Я не могу тебе запретить винить себя, мечтать о наказании и предаваться мысленному самобичеванию. В дороге для этого сладостного занятия у тебя будет целых пять часов или даже больше. Но сейчас – не надо, хорошо?
Некоторое время они молчали, пытаясь растянуть последние минуты завтрака.
– Скажи, ты готов вернуться к своим делам? – спросила Клеми своим обычным голосом.
– Да, – ответил он. – А ты готова?
– И я готова. Меня ждут мамины жалобы и папино ворчание, что я стала важной дамой, зазналась, распустила хвост и забыла, кто я такая. Но это мелочи. Даже хорошо, что я еду в Нант, а не домой. Сейчас меня распирает от счастья, мне хочется петь и танцевать. Если бы я через два часа оказалась в Ла-Рошели, каждая кумушка смотрела бы на меня и гадала: «Что это с мадам Декарт? Почему она так сияет? Не будь она протестанткой, можно было бы подумать, что она завела любовника!»
– Такая у нас репутация, – сказал он. – По мне ты можешь судить, насколько она правдива. Грешим мы не меньше, чем остальные люди, зато не умеем получать удовольствие от совершенного греха.
– Сначала ты был моим учителем, а теперь, видно, мне придется научить тебя кое-чему, что знают все люди на свете, кроме тех мальчиков, которые в ранней юности завели роман с наукой и потом всю жизнь вынуждены терпеть деспотизм этой особы, – заявила Клеми.