Больше ни о ком из родных он заранее не подумал, и именно это он имел в виду, когда говорил мадам Тесье, что выйти из дома все равно придется. Но представил, что сейчас творится в Галери Лафайет или в Пале-Рояль, и решил, что выкрутится из положения по-другому. Младшим племянникам, Флоранс и Мишелю, он купит игрушки и сладости где угодно, хотя бы даже в привокзальной лавочке. В другой лавочке найдется коробка сигар для Максимилиана, а в кафе рядом с вокзалом Аустерлиц – дорогой шоколад штучной работы для Клеми и Шарлотты и бутылка нормандского кальвадоса для мужа сестры, Луи Эрзога, большого любителя этого напитка. Решено. Завтра он приедет на вокзал пораньше и купит все спокойно, не торопясь.
Все складывалось удачно, только ему не давала покоя одна мысль, связанная с Клеми. Между Фредериком и Клеми в прошлом кое-что было – невозможное, запретное, похороненное уже почти на десять лет. То, что его чувство не похоже на простую родственную симпатию, он понял еще до того, как Клеми Андрие вышла замуж за его брата и стала Клеманс Декарт, и сумел с собой справиться. Но стоило ему снова надолго оказаться в Ла-Рошели, их опять потянуло друг к другу. Близость между ними случилась всего один раз при обстоятельствах, в которых даже самый строгий моралист нашел бы для них оправдание. Потом он ее не видел до своего возвращения во Францию, а когда приехал, то наедине с ней, разумеется, больше не оставался. И все-таки о случившемся он помнил все эти годы и имел основания думать, что помнит и Клеми.
Наверное, прошлое, пусть и похороненное, давало ей право получить от него более личный подарок, чем коробка шоколада. Но Фредерик считал, что не должен смущать ее покой и намекать на свои потаенные чувства, которые за эти годы только обострились. Если быть совсем последовательным, ему вообще нельзя было больше без крайней необходимости появляться в Ла-Рошели. Поэтому он и думал о Рождестве на родине так долго, и разрывался между желанием поехать и неловкостью пополам со страхом, хотя обычно такая нерешительность была ему чужда.
Все, что нужно собрать сегодня, он собрал. Поставил чемодан в прихожую. Надо будет попросить Тесье, если он с утра окажется в привратницкой, поймать экипаж. Сам он с больной ногой, тростью, портфелем и чемоданом может не справиться. В портфель он положил книгу Блана, записную книжку, очиненный карандаш, письменный прибор, носовой платок, болеутоляющие порошки (если нога не уймется, завтра он без них не сможет), очки в футляре. Не забыть зонт, в Ла-Рошели в это время года идут холодные проливные дожди. Ну, вот и все. На часах уже начало одиннадцатого. Пора спать. Он привык вставать и ложиться рано.
Фредерик вспомнил, что так и не поужинал. Теперь уже было поздно идти к Молинари, и он не чувствовал себя настолько голодным, чтобы не дотерпеть до утра и отправиться в город искать ночной ресторан. Он заглянул в буфет, обнаружил там пару засохших кусков хлеба и немного сыра. Сделал себе бутерброды и тут же на кухне без особого аппетита их съел. Потом закрыл окно в спальне – он разделял предубеждения французов о вредности ночного воздуха, – переоделся в пижаму, погасил свет и лег в постель. Но вскоре понял, что не уснет, несмотря на усталость. Он встал, вытащил из потайного кармана портфеля маленький ключ, отпер навесной шкафчик, достал бутылку коньяка, налил себе полный бокал и торопливо, почти залпом выпил. Прошел на кухню, вымыл и тщательно вытер бокал, поставил все на место, запер шкаф и убрал ключ обратно. Средство от дурных мыслей и вызванной ими бессонницы было верное, но профессор Декарт прибегал к нему не очень часто и строго следил, чтобы шкаф всегда был заперт. Не хотел, чтобы консьержка узнала об этой его слабости.