И я бежал. Бежал изо всех сил, чувствуя, как рыдания душат меня, ощущая этот животный страх, из-за которого немеют твои конечности, понимая, что я все равно упаду, … упаду, но уже не встану. Потому что на свете есть злые люди, которые любят, когда тебе больно, когда ты умоляешь их, стоя на коленях, чтобы они отпустили тебя, но слышишь в ответ: «Ведь мы с тобой еще не поиграли». Тогда я понял, как жесток этот мир. Это было тогда, когда тебе впервые нравится девочка, и ты ходишь за ней, дергаешь за хвостики, невзначай касаешься ее мягкой руки и украдкой кидаешь взгляды, надеясь, что все это взаимно, когда ты сидишь над тетрадкой и зубришь правила, потому что завтра контрольная, когда после школы ты идешь не домой, а кататься на ледянки с горки. Мне было всего лишь одиннадцать. Всего-то одиннадцать, когда этот зверь забрал у меня все мои счастливые воспоминания, все то хорошее, чем был наполнен и без того мой угнетенный мир.
Я помню сырость, запах плесени, бесконечное журчание воды, ее всплески, а еще крики других, те ужасные крики детей, что были в соседних комнатах, лязг металла, хриплые стоны мальчиков, лежащих рядом со мной и умирающих от разорванных органов. Помню, как его грубые руки схватили меня, зажимая рот и нос, как я брыкался, пытался вырваться из его цепких лап, а он бил меня, орал и приказывал повиноваться ему. Помню, как в один момент все вспыхнуло красным цветом, а затем мир погас, словно лампочка в пустой комнате, как краски стали уходить и все стало черно-белым. Помню, как кричал, вопил, что есть мочи, бился головой об деревянный пол, как стер в кровь пальцы и ногти, скребя ими доски. Помню, как лежал на полу, зажмурив глаза, дрожал всем телом, скулил, как щенок, брошенный на улицу, а затем попытался заткнуть свои окровавленные ягодицы школьной рубашкой с моими инициалами. Помню, как положил руку на мою голову и стал поглаживать мои волосы, говоря, что я «умничка», что мне обязательно понравится в следующий раз.
Я помню. Я. Все. Помню.
Чьи-то сапоги встали на уровне мои глаз, но я продолжал лежать на холодном полу, ощущая свою никчемность. Чья-то рука коснулась моих волос, и чей-то голос негромко прозвучал:
- Ты умничка.
Я улыбнулся. Правда? Я умничка? Меня снова отбросило в прошлое.
- Узнаешь его? – спросил папа, ударив меня по ноге.
Я не совсем понял, о ком он говорит, когда мои руки затрещали и меня вновь подняли в воздух. Лязг цепей резанул ухо, и я зажмурился, тряхнув головой, а затем увидел его. Ненависть, гнев, злость, омерзение – все это захлестнуло меня, и я заорал во все горло, дернувшись в сторону того человека, который причинил нам столько боли, который заставил нас страдать так много лет. Я до сих пор помню все, что он сделал, каждый день проживаю ту ночь, что стала для меня роковой, вижу лица тех мертвых детей, что лежали рядом со мной, слышу крики Рафаэля из соседней комнаты, пока его заставляли смотреть на все, что там происходило, хлещущуюся кровь из раны на груди у Зейна, как он со свистом дышал, а мы умоляли его не закрывать глаза, Эйдена, забившегося в угол и пытающегося перерезать себе вены, Джейми, покрытого гематомами и колотыми ранами, Харви, закованного в цепи и окровавленным ртом – я помню каждое мгновение.
Он смотрел на меня с блаженной улыбкой на лице, смотрел и наслаждался, смотрел и пребывал в состоянии эйфории. Темная копна нечесанных волос, рябая кожа, поросячьи голубые глазки, тонкие, покрытые корочкой губы, широкий толстый нос, покоящиеся на нем старые очки в желтой оправе…И та самая рубашка, в которой он бывал в своем домике в лесу, приходя к нам, с его инициалами «Б.К. Вольт – Бальво Кроу Вольт».
- Посмотри в какого красавца ты вырос! – он подошел ко мне и провел рукой по животу. – Ты идеален.
- Выродок! – завопил я. – Подонок!
Я пинал ногами воздух, орал как резанный, изо всех сил старался разорвать цепь, чувствуя, как кровь льется по рукам, потому что хотел убить его, потому что желал зарезать своего отца, что издевался на Билл и над мной. От испуга Бальво отбежал назад и трусливо посмотрел на моего папашу, с лица которого сползла улыбка.
- Ну почему ты так кричишь? – ласково защебетал Бальво. – Я не сделаю тебе больно.
- Правда? – задохнулся я от гнева. -Так же, как ты говорил это семь лет назад, держа нас в холодной сыром, насквозь прогнившем доме, и уродуя психику?!
- Пойми…, - Бальво приблизился, но я снова стал пинать воздух, и тогда люди отца, что появились как тени, схватили их и обвязали веревкой. – я всего лишь хотел показать вам, что такое удовольствие, что помимо отца и матери вас могут любить другие люди.