Она нерешительно подошла к кромке тротуара, оглядывая проезжающие машины.
Мэтью кашлянул, и она обернулась.
— — Здравствуйте. Я, кажется, не опоздала?
— Нисколько. Сейчас я поймаю такси. Моя машина все еще в ремонте. — Он поднял руку, и вскоре рядом затормозил черный автомобиль.
Эдит села на сиденье, а он — на откидное место напротив, чтобы видеть ее лицо, и назвал адрес. Автомобильный салон наполнился легким ароматом ее духов. От нее веяло весной — так пахли какие-то ранние весенние цветы… Она обхватила сумочку и с улыбкой поглядела на него.
— Почему вы так на меня смотрите… Надеюсь, что вы не очень разочарованы? Портрет рисовать не передумали? А то бабушка огорчится.
— Никоим образом. Жду не дождусь, когда смогу взяться за карандаш. — Естественно было бы сказать что-то вроде: «вы потрясающе выглядите», но Мэтью никогда не отличался особой непринужденностью в общении с женщинами и говорить комплименты был не мастер.
К тому же он начал бояться, что в ее присутствии просто теряет дар речи вообще. Следовало немедленно взять себя в руки.
Счастливо избежав пробок, они подъехали к дому Мэтью в рекордно короткий срок. Он отворил дверь подъезда и провел свою гостью в вестибюль. Лифт поднимался только до четвертого этажа, на пятый этаж вела крутая лестница. Он открыл дверь и прошел вперед, а Эдит остановилась и огляделась.
Прихожей не было, вошедшие сразу оказывались в просторной мансарде. Свет проникал сюда через три больших окна на скошенном потолке, в противоположном конце располагались кухонная стойка и холодильник, слева стоял большой мягкий диван, обитый тканью цвета опавших листьев, рядом с ним — столик и два глубоких кресла, справа — телевизор и стереосистема. Стены были выкрашены белой краской, оконные рамы — темно-коричневой. Создавалось общее впечатление простора, света и обилия воздуха.
— Проходите, присаживайтесь. Если хотите помыть руки, вход в ванную из спальни, это дверь направо, — проговорил он, наполняя водой стеклянный графин. — Вы будете кофе?
— С удовольствием, — ответила Эдит, хотя обычно предпочитала чай. Она прошла через раздвижную стеклянную дверь в спальню — небольшую комнатку, которую почти целиком занимала кровать, покрытая легким светлым покрывалом, и большой старинный гардероб.
Мельком она увидела на тумбочке фотографию, на которой были изображены молодые мужчина и женщина, одетые по моде шестидесятых годов, но из деликатности не стала задерживаться и сразу прошла в ванную. Ванная отличалась чистотой и порядком. Но, ополаскивая руки, Эдит подумала, что здесь не чувствуется присутствия женщины — нет ни цветов, ни безделушек. Но без них эта квартира в большей степени отражала личность своего хозяина. Эдит подумала, что, имей она возможность сама выбрать себе жилье, то подыскала бы что-то вроде этой мансарды.
Когда она вернулась в гостиную, Мэтью успел поставить на стол две чашки кофе, открыл коробку конфет и порезал кекс. Эдит с аппетитом принялась за угощение, не чувствуя никакой скованности. Чем дальше, тем сильнее овладевало ею ощущение, что она уже была здесь когда-то и с хозяином тоже знакома давно. Даже молчание не вызывало неловкости. Впрочем, она должна была сразу прояснить один вопрос.
— Скажите, мистер Смит…
— Пожалуйста, называйте меня Мэтью, — попросил он. — А мне можно называть вас Эдит?
— Вы вчера меня об этом забыли спросить, лукаво улыбнулась она.
— В самом деле? Простите мою забывчивость.
Но, знаете, у меня такое чувство, что мы с вами уже давно знакомы, — сказал он, поглядев ей прямо в глаза.
Эдит не стала говорить, что и у нее возникло точно такое же чувство, и вместо этого перешла к своему делу:
— Так вот, Мэтью. Вы, значит, проследили за мной вчера от станции? Не думаю, что это было очень красиво с вашей стороны.
— Я бы на вашем месте подумал то же самое, — сказал он. — Но на самом деле я навещал одного знакомого, который живет в Пилбеме.
— А как его фамилия? — полюбопытствовала Эдит. — Я, кажется, знаю весь Пилбем из бабушкиных рассказов.
— Это Лесли Райт. Он автомеханик, но сейчас сидит без работы. Я давно его знаю, вот и попросил, чтобы он посмотрел мою машину.
Нужно кое-что отрегулировать.
Да, Эдит слышала от бабушки о Лесли Райте. Она говорила, что Лесли постоянно теряет работу из-за своей склонности к выпивке.
— Ну вот, а потом просто сделал небольшой крюк и увидел вас в саду под магнолией. Вы играли с девочкой…
— Да, это малышка Ви. Моя бабушка организовала детский сад взаимопомощи, и соседи приносят к ней детей, когда отлучаются по делам, — пояснила Эдит и тут же подумала, что вряд ли стоило вдаваться в такие подробности.
Но в глазах Мэтью промелькнуло какое-то непонятное выражение. Эдит даже и не догадывалась, до чего странное испытал он чувство, услышав, что девочка — не дочь Эдит, как он подумал вначале. Но еще Мэтью неожиданно понял, что ему едва ли не жаль этого. Если бы Эдит была матерью, это придало бы ей только еще большее очарование в его глазах.
— Ваша бабушка — редкий человек, — сказал, улыбнувшись, Мэтью, и Эдит испытала теплое чувство, но тут же ее кольнула мысль, что он взялся писать ее портрет ради бабушки, а не ради нее самой. Хотя начал рисовать он ее еще в поезде, до знакомства с бабушкой.
Она сказала:
— Мне очень хочется сделать ей приятное.
Она много лет грустит, что не осталось фотографий ее матери, которую она очень любила. — Пусть он не думает, что она согласилась позировать ему от нечего делать.
Мэтью встал и подошел к стереопроигрывателю.
— Что бы вам такое поставить? — спросил он. — Вы какую музыку предпочитаете?
— На ваш выбор, — сказала Эдит.
Он, довольно кивнув, взял с полки диск.
Зазвучала проникновенная мелодия. Это был явно Бах, только Эдит не знала, что именно.
Но разве спутаешь с кем-то еще его неповторимую эмоциональную монотонность?
— Это чтобы создать нужное настроение. Я думаю, не стоит терять времени. Я не хочу вас долго задерживать, у вас, наверное, на сегодня была куча всяких планов.
— Нет, никаких особенных планов. Что мне нужно делать? — спросила Эдит, поправляя растрепавшиеся волосы.
— Делать ничего не нужно. Вы сядьте на диван и просто слушайте музыку, а я расположусь здесь.
Он в два счета убрал со стола, принес большие листы бумаги и карандаши и через несколько минут весь ушел в работу, словно был в комнате один. Карандаш летал по бумаге, и Эдит казалось, что художник совсем не смотрит на нее. Потом он поднял голову и окинул ее внимательным взглядом.
— Можно попросить вас чуточку повернуть голову… Не туда, влево. Опустите глаза. Нет, смотрите прямо на меня.
— Как смотреть, весело или жалобно? — поинтересовалась Эдит.
— Прямо, но сдержанно. Да, так подойдет.
Теперь несколько минут терпения…
Он рисовал, Эдит слушала. Музыка совершенно ее захватила. Позирование оказалось вовсе не тягостным делом, как она предполагала.
Когда она шевелилась и немного меняла позу, Мэтью не делал ей замечания. Она смотрела на его склонившуюся над бумагой темноволосую голову. Волосы его были подстрижены довольно коротко для художника. Впрочем, он ведь «государственный служащий». В его присутствии она не испытывала ни смущения, ни неловкости, хотя всегда считала себя не слишком общительным человеком. Так она чувствовала себя только с родными и с теми, кого знала с самого детства.
До чего странно, что в обществе Мэтью Смита ей легко и спокойно. Ей казалось, что она могла бы поделиться с ним своими мыслями, едва ли не самыми сокровенными, и он бы понял ее…
В спальне резко зазвонил телефон. Этот звук рассеял чары. Эдит словно очнулась и широко раскрыла глаза. Мэтью с досадой отложил карандаш и перевернул лист бумаги.