— Когда-то ты мне… — Инка сделала паузу. Сузив глаза, посмотрела на Урал. — Когда-то нравился ты мне. Чуть-чуть. Мне нравились твои мечты… Ты умел мечтать… Сейчас ты не тот. Кажется, что ты не мечтами наполнен, а косточками от бухгалтерских счетов… Я женщина, жизнь меня обидела, но я… Знаешь, я все-таки мечтаю, не сдаюсь. Почему-то мне кажется, что главное еще впереди…
«Да-да, главное еще впереди: дядя Егор, Эдик, скамья подсудимых… — Сам не зная почему, Игорь злорадствовал. — Мечтай, мечтай!..»
А Инка продолжала:
— Я тебя, Игорь, вспоминала. Думала: где он, как его судьба сложилась… Какой ты, оказывается, слабый. Умный, а слабый… Я бы на твоем месте!.. А ты — «выпивон», «чувихи»… Мне нравились твои мечты… Так и будешь всегда, всю жизнь? Не тошно?
Игорь хотел ответить, но Инка довольно резко освободила локоть из его руки и, подавшись вперед, пристально посмотрела вслед рослому человеку в коротком плаще и в белой кепке. Он остановился поодаль, заложив руки в карманы плаща. Видно, о чем-то думал, глядя на широкое могучее течение реки.
— Подожди меня здесь…
Инка направилась к тому, застывшему над кромкой яра. Она не ошиблась — это был он, тот парень, что заступился за нее перед дотошной покупательницей.
— Здравствуйте… Спасибо вам…
Парень повернул голову, скользнул по Инке рассеянным взглядом. Очевидно, он даже не узнал ее, но кивнул:
— Пожалуйста.
Наверное, Инка помешала ему. Парень еще раз кивнул ей и пошел вдоль яра. А она каким-то виноватым, жалким голосом сказала вдогонку:
— У нас завтра копченую воблу будут давать… Вам не надо?
Он остановился, несколько секунд недоумевающе смотрел на Инку, будто что-то припоминая, и неожиданно расхохотался. Смех у него был громкий, искренний. Инке тоже хотелось рассмеяться так же вот легко, непринужденно, однако из самолюбия она свела брови, отвернулась и пошла к нервничавшему Игорю.
— Кто это? — хрипло спросил он.
— Не знаю.
Игорь мрачно следил за удаляющейся высокой фигурой. Он считал, что узнал в нем гостя Эдика, который показывал акт на Инкин обвес. Почему тот оказался здесь? Случайно? Или за ним, Игорем, присматривает по поручению Эдика? Эдик не верит, что с Инкой у него все кончено? Он ведь на самом деле не знался с ней в последнее время. Она сама пришла. Из-за денег. Так и объяснит: из-за денег. А Эдик ухмыльнется и скажет вкрадчиво, слегка в нос: «Сберкнижка у тебя, конечно, на берегу Урала хранится, да?» И Игорь, как нашкодивший песик, подожмет хвост, упадет на спину и поднимет все четыре лапки.
И захотелось вдруг Игорю хоть раз досадить Эдику, а может быть, и совсем уйти из-под его тяжкой опеки. Он смело взял Инку под локоть, почувствовал под сукном пальто тепло ее руки. Инка удивленно взглянула на него. В сумерках глаза ее были еще больше и казались черными, цыганскими.
— Послезавтра в театре идет «Королевский брадобрей» Луначарского. Прощальный спектакль, закрытие сезона. Пойдем? Я буду святым, Инк!
— О!
— Да!
Эдик категорически запрещал ему появляться с Инкой на людях: «Если она погорит — пощупают и ее приятеля. Тебя то есть. Всех нас прощупают!..»
— А Зуева-Сперантова будет играть?
— Заглавную роль.
— Придется сходить. Давно в театре не была. Кажется, последний раз с тобой ходили? Нет, это меня Григорий водил. Перед свадьбой…
С реки тянуло зимним холодом. Инка подняла воротник демисезонного пальто, сунула руки в рукава.
— Пойдем домой. Я озябла.
Всю дорогу молчали. Игорь хмурился, то и дело поправлял очки. Он досадовал на Инку: всегда она что-нибудь некстати скажет. Нужно ей было в его присутствии Григория да свадьбу вспоминать!
Подлаживаясь под ее частый шаг, сказал:
— Встретимся у театра. Ладно?
Он даже себе не хотел признаться, что трусил. А где-то в глубине мозга лежал готовый ответ на вопрос Эдика: мол, я не приводил ее в театр, случайно у входа встретились! И пакостно было на душе от этой двойственности.
— Хочешь, Инк… давай поженимся… по-честному, а? Надоело так вот…
Инка молчала, смотрела под ноги. Игорь считал, что Инка обдумывает ответ. Она, кажется, научилась немного думать. Прежде, бывало, не успеешь сказать, а уж она ответ ляпнет: хоть стой, хоть падай. На первом замужестве обожглась, осторожничает. Говорят же, кто на молоке обожжется, тот и на воду дует.
Возле своей хибарки Инка взялась за холодное кольцо тесовых расшатанных ворот. Постояла. Игорь ждал. В душе он чуточку раскаивался в собственной опрометчивости, но сейчас ни за что не отказался бы от своих слов. Слабое, бесхребетное всегда тянется к более сильному, как серое, невзрачное тянется к яркому, привлекательному. Рядом с Инкой Игорь ощущал себя сильней и значительней.