Этот так бурно начавшийся день был на редкость богат событиями. Вернувшиеся с границы проведчики сообщили о переправе через Днепр больших осадных и полевых орудий. За ними вот-вот должно двинуться остальное войско во главе с королём. Появились передовые дозорные отряды, война зримо подступала к городу. Шеин созвал совет, чтобы решить судьбу посадов. Мнение было одно — сжечь, упорствовал только Заднепровский староста, настаивавший на обороне Петропавловской крепости, расположенной на правом берегу Днепра и думающий тем самым уберечь свой посад от огня. Ему сочувствовали, но не поддерживали; крепость, о которой он говорил, была слабой и не выдержала бы даже лёгкого неприятельского удара. Особое мнение высказал архиепископ, требовавший обеспечить сохранность пригородных монастырей — Борисоглебского, Троицкого, Спасского. Оставлять их в целости для неприятельских войск не хотелось, но тогда ещё не было привычки разрушать Божии обители своими руками и с Сергием не спорили. В остальном всё же пришли к согласию и дела решили не тянуть.
Известие о решении совета мгновенно разнеслось по городу, все ворота были распахнуты настежь и скоро к ним потянулись жалкие возки. Посадский люд размещался в осадном дворе, что заблаговременно строили в овраге на Подолии. Съезжих изб не хватало и по всей крепости застучали топоры: строили навесы, загородки, обживали сараи и амбары. Собирались на скорую руку, чтобы успеть захватить хоть какое-нибудь жильё, да и какой скарб у посадского люда — узел с одежонкой да куча ребятишек. Быстро собирались, ещё быстрей размещались.
Не всё, конечно, проходило гладко. Толпа посадских прибежала к Шеину с плачем, умоляла не предавать огню их жилища. Тот пытался втолковать, что посад защищать не в силах, надобно смириться и скорее переселяться, чтобы вообще не остаться без крова. Но они продолжали слёзные жалобы, иные же оставались у домов в слепой надежде уберечься от огня.
Ивашка-рыбарь, кого воевода определил в пушкари, в полной растерянности стоял на пороге своей избы. Она, как и многие в посаде, принадлежала Булыге, промышляющего сдачей жилища внаём. Ивашка исправно выплачивал пай, оставалось уже меньше полтины, чтобы стать её полноправным владельцем. И что теперь? Жена с тремя ребятишками, третий только что родился, стояла невдалеке и тихо безостановочно плакала. Он сам готов был изойти смертным криком и, чтобы удержать его, крепко прикусил губу. Старик сосед, поклявшийся не допустить поджигателей, встал у своей жалкой избёнки с топором в руках, у него нашлось немало последователей, но были и такие, кто в отчаянии сами поджигали жилища. Отдельные костерки возникали в разных концах посада, постепенно они соединялись, пожар набирал силу и подступал к защищаемым домам. Рядом с Ивашкой упала головешка от занявшегося соседнего дома, постоял-постоял Ивашка и швырнул её в свой.
— Чужое добро палить не жалко, — раздался скрипучий голос стоявшего рядом Булыги.
Ивашка в его сторону и головы не повернул, подгрёб к себе сынишку и сказал, чуть не плача:
— Погляди, сынок, в последний раз на дом, где родился.
От прокушенной губы по бороде протянулась кровавая дорожка.
К вечеру крепость оказалась в сплошном огненном кольце. Особенно жарко пылал Заднепровский посад; длинный костёр, вытянувшийся на целую версту, отражался в мерно текущих днепровских водах, и казалось, что по ночной земле движется живая огненная змея. Люди, заполнившие левый берег и крепостные стены, смотрели, как она пожирает их дома, ночь оглашалась плачем и стенаниями, но чудовище медленно и прожорливо делало своё дело, присмирев лишь на рассвете, когда стал моросить дождь.
Архиепископ приказал служить всенощную, не занятые в службе священники и монахи находились в плачущей толпе и утешали отчаявшихся. В полночь на стене появился Шеин в окружении важных чинов, постоял, помолился и велел позвать пана, доставившего королевский универсал. Показал на огненное море и сказал:
— Это и есть наш ответ королю, ступай и более сюда не приходи, не то водой напоим.
Пан не до конца уразумел смысл воеводской угрозы и недоумевающе поджал губы.
— Утопим, — коротко разрешил его недоумение кто-то из воеводского окружения. Тон, каким это было сказано, не допускал сомнений в искренности, и пан понял, что здесь шутит не будут — утопят.
Тем же утром оживлённо было и на русско-литовском рубеже, куда прибыл Сигизмунд. Он стоял на небольшом холме и наблюдал, как по сооружённому для такого случая мосту шагает на русский берег его войско. Королевский мечник Браницкий, знаток хоругвей и значков, давал пояснения.