Ров перед крепостной стеной был едва ли наполовину заполнен водой и никакой опасности для атакующих не представлял. В непосредственной близости от него шёл подземный лаз для прослушивания земляных работ, откуда в своё время неутомимый Савва начал делать свой ход навстречу Апельману. В него был заложен тот самый порох, который приготовили заговорщики, — несколько десятков возов. Всё было готово к взрыву, оставалось только подождать приближения упрямого немца. Однако теперь времени для ожидания не оставалось, враг, готовящийся торжествовать победу, ходил прямо по пороху, Савва решил более не медлить и зажёг фитиль. Мощный взрыв потряс всю округу, содрогнулись крепостные стены и башни, земля на десятки саженей взметнулась вверх, раскидав далеко окрест вражеские тела. Из огромной каменной чаши Водяной башни выбило затворы, и вода сокрушающим потоком хлынула в ров, опрокидывая тех, кто уцелел при взрыве. Подошедшие паны с изумлением наблюдали, как на их глазах жалкий ров превращается в непреодолимое препятствие, поглощающее тела боевых товарищей. Не менее изумлённые столь чудесным избавлением защитники издавали радостные крики.
Тем и закончился очередной штурм, новые обстоятельства заставили на время прекратить решительные боевые действия.
Жолкевский всё это время продолжал переговоры с московскими боярами. Они соглашались избрать на русский трон королевича Владислава, однако обусловили своё согласие рядом условий. Главными из них было то, чтобы Владислав крестился в православную веру и, заняв трон, никоим образом не нарушал русских обычаев и прежних государственных устроений: оставил все поместья и вотчины в распоряжении прежних владельцев; не покушался на церковное имущество, на поместья и доходы монастырей; держал на службе и высших должностях одних россиян, не давая польским людям ни чинов, ни мест; судил и казнил по совету бояр и людей думных; разрешил торговать свободно и беспошлинно, но силою ни из России в Польшу и Литву, ни обратно никого не перемещал. Помимо общих вопросов, касающихся государственного устройства, были и частные. Гетману предписывалось отвести Сапегу и других ляхов от Самозванца и принять меры к его истреблению, а Марине ехать в Польшу и впредь московскою царицей не величаться. Самому же Сигизмунду следовало отступить от Смоленска и вывести свои войска из всех российских городов. Условий было множество, гетман, не имея полномочий принимать их, постоянно писал к королю. Тот, однако, с ответами не спешил, и Жолкевский вынужденно тянул время. Наконец, опасаясь, что длительные проволочки вызовут подозрения и без того недоверчивых бояр, гетман 17 августа при огромном скоплении народа подписал договор, и обе стороны торжественно присягнули в его неуклонном выполнении. Жолкевский клялся за короля и королевича, республику Польскую и Великое княжество Литовское, за себя и войско. Тут же в ответ на верность королевичу Владиславу присягнули бояре и многие тысячи москвичей. Воодушевление народа, поверившего в скорое избавление от бедствий ужасной смуты, было неописуемым.
Известие о договоре 17 августа было немедленно направлено в Смоленск и вызвало там великую радость. Шеин с Сергием и весь городской совет решили последовать примеру Москвы: целовать крест Владиславу на означенных условиях. Относительно Смоленска они были таковы:
«А как даст Бог, добьёт челом государю наияснейшему королевичу Владиславу Жигимондовичу город Смоленск, и Жигимонду, королю польскому и великому князю литовскому, идти от Смоленска прочь со всеми ратными польскими и литовскими людьми, и порухи и насильства на посаде и в уезде никакие не сделать и поместья и вотчины смолянам очистити, и городам всем рубежным быти к Московскому государству по-прежнему».
Шеин уведомил великого канцлера о согласии начать переговоры, для чего городской совет сформировал делегацию из представителей шести сословий: от дворян, духовенства, служивых, купечества, ремесленников и крестьян. Возглавил его посадский староста Лука Горбачёв. Лев Сапега выделил со своей стороны несколько сенаторов, и с 1 сентября на время ведения переговоров боевые действия были прекращены. Начало явилось многообещающим, тем более, что посольство удостоилось приёма короля. Однако надежды быстро развеялись после того, как стороны заявили о своих намерениях. Смоляне сказали, что присягнут Владиславу в том случае, если король отведёт войска от города, а сенаторы потребовали, чтобы город присягал не только королевичу, но и самому королю, в связи с чем отводить войска не имеет смысла. Так сразу обозначилось неколебимое противостояние. Сенаторы попросили день на размышление. Назавтра сошлись у коронного подскарбия и стали говорить с большой запальчивостью. Тон задал Санега, ставший упрекать послов в неразумности и вероломстве. Они должны помнить, сказал он, что с давних времён являются подданными короля, потому надо не ставить условия, а просить о милости, тогда его величество, может быть, и отложит свой гнев. Посольские стали было отвечать тем же порядком, отчего переговорам тут бы и пришёл конец, но мудрые остерегли малотерпеливых: