— Услышь, Боже, вопль мой, лишь на Тебя уповаю...
Третий удар он выдержал уже спокойнее и внятно прокричал:
— Призри и помилуй меня, Боже, дай крепость рабам Твоим и избавь от уныния!
То же сквозь завесу нестерпимой боли повторил Афанасий, ему показалось, что боль чуть-чуть отступила, и он стал вслед за Макарием твердить слова священных псалмов. Свистели кнуты, сползали лохмотья разрываемой рясы, разлеталась брызгами иссечённая кровь, а юноши кричали в самозабвении и слёзы заливали их лица.
— Дела беззаконий превозмогают меня, но я уповаю на Бога, ибо ради Тебя несу поношение. Что сделает мне плоть?
Плоть, однако, брала своё, и голос истязаемых заметно слабел. Первым не выдержал Афанасий, он опрокинулся в беспамятство, оборвав псалом на полуслове. Вскоре за ним последовал Макарий. Епифанец остановил битье, публичного признания, на что он так рассчитывал, не получилось, казаки бросали в его сторону хмурые взгляды. Выйти из растерянности помог Лисовский, привлечённый необычным шумом казацкого лагеря. Увидев два тела, безжизненно повисших на верёвках, он с усмешкой сказал Епифанцу:
— У тебя неискусные палачи, настоящий мастер никогда не доводит жертву до беспамятства, ибо оно облегчает страдание. Я пришлю своего Юзефа.
Скоро пришёл синегубый тщедушный человечек и два могучего вида турка, несущих за ним сундук с пыточными принадлежностями. Он осмотрел пришедших в себя монахов и почтительно обратился к Лисовскому:
— Ваша милость хочет только наказать еретиков или добиться от них какого-либо признания?
— Они троицкие лазутчики и должны рассказать о крепости всё, что знают.
— Это облегчает дело, — улыбнулся Юзеф, обнажив беззубые синие десна, — иногда требуется, чтобы злодеи говорили и то, чего не знают. Попробуем для начала отковать мальцов, ужо разговорятся.
Епифанец склонился к уху Лисовского:
— Как это, отковать?
— Подковы знаешь как пришивают?
— Знаю.
— Ну а это наоборот — пятки отшить.
Епифанец отпрянул и незаметно перекрестился. Юзеф дал знак, подручники стянули сапоги и, привязав ноги несчастных к доскам пятками кверху, приставили зубила. Юзеф спросил: «Говорить будете?» Макарий склонил голову в сторону Афанасия: «Ты как, брат?» — «Тяжко», — облизнул тот пересохшие губы. — «Ну, помогай тебе Бог» — и затянул:
— Услышь, Боже, молитву мою; я стенаю в горести моей и смущаюсь от голоса врага, от притеснения нечестивого, ибо они враждуют против меня. Сердце моё трепещет во мне и смертные ужасы напали на меня, положи слёзы мои в сосуд Твой и покарай кровожадных.
Афанасий вторил, хотя весь сжался от страха и горестного предчувствия. Юзеф мотнул головой, подручники довольно осклабились и ударили по зубилам. Брызнула во все стороны кровь, раздались дикие крики, молитвы уже не могли сдержать их. Толпа казаков глухо роптала, лишь Юзеф довольно растягивал порозовевшие губы и с гордостью посматривал на Лисовского — дьяволята уже не молятся, посмотрим, что будет, когда они совсем лишатся своих копыт. И тут снова зазвенел пронзённый болью голос Макария:
— Великий Боже, покарай моих мучителей, порази стрелою и обрати на них мои мучения. Пусть все видящие их зло удалятся от них, как от проказы и поймут: это Твоё дело.
Афанасий поддержал его слабым голосом:
— Да падут на них горящие угли; да будут они ввержены в огонь, так, чтоб не встали.
Юзеф удивлённо проговорил:
— Как закоснели они, однако, в еретическом упорстве. Что ж, испытаем их огнём, которым они грозят.
Турки, окончив кровавую работу, подняли руки монахов над головой и привязали к столбам, а вокруг обложили обмазанную дёгтем солому. По замыслу истязателей, столбы должны были поджечь сверху, чтобы огонь постепенно спускался вниз и медленно сжигал жертвы. Казнь эта была долгой и особенно мучительной. Макарий, пока шли приготовления, не унимался и призывал бесчисленные кары на головы палачей. Лисовский морщился, как от зубной боли; судя по живучей силе этого монаха, поношения кончатся не скоро. Наконец, он не выдержал:
— Неужели нельзя заставить его умолкнуть?
— То можно, ваша милость, — обрадовался Юзеф и бросился к сундуку. Оттуда извлеклась палка, на одном её конце было укреплено кольцо с шестью обращёнными вниз железными пластинами, острые концы которых отгибались, подобно лилии. Юзеф взмахнул — пластины под силою воздуха разошлись веером и вновь сомкнулись вокруг палки. Он обратился к Лисовскому: