На дело шли с охотою, отбоя от желающих не было. Воодушевление особенно возросло, когда стало известно, что благодаря мученической смерти двух молодых монахов от Лисовского отстали пятьсот донских казаков. Подробностей не знали, но своими троицкими гордились и стремились в подражание им сами явить пример самоотвержения. Многие изъявляли желание попасть в подрывную команду Власа Корсакова; неразлучные Шилов и Слота ходили за ним по пятам, пока наконец не уговорили, и потом поклялись не быть живыми, если не взорвут подкоп. Данила Селевин вернулся к своей сотне с твёрдым намерением добраться до вражеских батарей. А Ксении, к которой зашёл проститься перед уходом из больничного корпуса, сказал, что клятву свою помнит и исполнит сразу после того, как отомстит ляхам за гибель Брехова. Монах Нифоний значительно увеличил отряд святого воинства, к нему просились не только крепкие иноки, но и глубокие старцы, полные решимости положить свои жизни на общий жертвенный алтарь. Им приходилось отказывать; исключение сделали только для старца Артемия, доживающего недолгие дни. С него, принявшего святое причастие, всё и началось.
На исходе 8 ноября, дня памяти архистратига Михаила, предводителя небесного воинства, из Конюшенных ворот вышел небольшой караван. Жалкое это было зрелище: связанные в цепочку тощие хромые клячи понуро тянулись друг за другом. Впереди, поминутно спотыкаясь, шёл старый мерин; управлял им Артемий, которого для верности привязали к седлу верёвками. Ночной холод пронизывал до костей, и он прижимал к себе горшок с тлеющими углями. Куда и зачем брела жалкая процессия, знали очень немногие. Спустившись к Глиняному оврагу, она двинулась по его вязкому, осклизлому дну.
Глиняный овраг тянулся в северо-западном направлении, один его разлог, поворачивая на запад, огибал подножие Красной горы. Отсюда имелся прямой выход к её тыльной стороне, и эта часть усиленно охранялась. Если же учесть, что непосредственно к оврагу примыкало Княжее поле, сплошь заполненное войсками, то сунуться сюда мог разве что самоубийца. Однако процессия шла, и звуки чавкающих копыт не скрывали её движения. Начало западного разлога охранял воровской атаман Чика. Предупреждённый Лисовским о возможной вылазке из крепости, он затаил свои войска и выслал дозорных. Они-то и предупредили о подходе неприятеля. Ночная тьма и непогода не сразу позволили установить его силу и численность, Чика недолго промаялся в неведении и дал сигнал к нападению.
Ночь огласилась улюлюканьем и свистом, появившиеся со всех сторон казаки мигом окружили караван, так что Артемию времени для раздумий не оставалось. Он только и успел, что достать из-за пазухи конец фитиля и сунуть его в горшок с углями. Фитиль тут же занялся, огонёк весело побежал к притороченным бочонкам с порохом. Старец безотрывно смотрел на него, позабыв про молитву, а спохватился, когда огонёк совсем приблизился к затравке.
— Дай силы, Господи... — только и успел произнести он.
Раздался страшный взрыв, в одно мгновение старец и вся его смертоносная команда перестала существовать, а вместе с ними стала ничем едва ли не сотня находившихся поблизости врагов. То была первая уловка, подготовленная Голохвастовым в ответ на засаду Лисовского. Сам Ходырев, скрытно следовавший за Артемием, воспользовался сумятицей неприятеля и рассеял его. Но замешательство продолжалось недолго, Чика подтянул подкрепления, и на Княжем поле закипело настоящее сражение.
Взрыв, прогремевший на всю округу, хорошо слышали на противоположном конце крепости, по нему второй отряд начал осторожно выдвигаться на исходное положение. Скрытности его действий способствовала кромешная темень и дождь, заглушавший всякие звуки. Воины, прижимавшиеся к холодной мокрой земле, не могли унять судорожь и нетерпеливо ожидали условленного сигнала. Время тянулось медленно, до рассвета оставалось чуть более трёх часов. Вдруг, как по волшебству, дождь перестал, небо прояснилось, на нём проступили звёзды. Все радостно оживились, сочтя это добрым знаком, и тут же с Духовской церкви раздались удары колокола.