Авторы не намерены отделаться банальными рассуждениями, что-де истина находится посередине, что она не принадлежит ни антисемитам, ни юдофилам и ее надлежит установить путем тщательного исторического разыскания. Думается, в отношении погромов наиболее адекватна позиция, которую великий Лев Толстой высказал в «Войне и мире» в отношении знаменитого московского пожара 1812 г.: нет смысла обвинять л ишь французов или только русских, ибо в той ситуации Москва просто не могла не сгореть. Точно так же и в нашем случае: погромы в ходе революции были неизбежны хотя бы потому, что это была совсем не «бархатная», а кровавая революция. Они случились бы даже, не возникни в России «черная сотня». Ведь погромы происходили как задолго до ее формирования — например, на юге и востоке Украины в 1881 г., в Кишиневе и Гомеле в 1903 г., так и после исчезновения черносотенного движения с исторической сцены. Самые страшные погромы прокатились по Украине во время гражданской войны, особенно в 1919 г.
203 Степанов С. Указ. соч. С. 81.
204 Цит. по: Там же. С. 42.
Ключевой вопрос, почему именно евреи оказались если не единственной, то, бесспорно, главной мишенью погромного насилия. По этой теме создана колоссальная и практически неисчерпаемая историография, которая постоянно пополняется. Не претендуя на подробный анализ проблемы, хотелось бы высказать несколько обобщающих и в то же время не вполне привычных суждений о корнях и причинах русского антисемитизма.
На поверхности лежит тот очевидный факт, что евреи оказались тотально чужими — чужими по внешности, включая фенотипические признаки, манере поведения, языку, культуре и религии. Вероятно, они выглядели более чужеродными для русских, чем любая другая этническая группа империи (за исключением совсем уж экзотических, но и практических неизвестных большинству населения племен). Любая «чужая» группа потенциально содержит возможность своей негативизации. Вот как об этом пишет современный западный либеральный автор: «Как с точки зрения индивида, так и воображаемого сообщества [в виде] нации психологически очень трудно согласиться с наличием сильно отличающегося от нас "другого", одновременно признавая его основополагающее человеческое равенство и достоинство»205. Однако «чужак» не обязательно должен быть врагом, отношение к нему может быть нейтральным и даже позитивным. И хотя евреи исторически воспринимались с недоверием и подозрением, что было вызвано, в первую очередь, религиозными мотивами, в Российской империи к ним преобладало нейтральное отношение, а власть не исключала возможности их ассимиляции и предпринимала масштабные, хотя и не всегда последовательные шаги в этом направлении.
Однако в 80-е годы XIX в. стало очевидно, что в массовом и элитарном сознании происходит интенсивная негативизация образа еврея. Надежды на ассимиляцию были отставлены, евреев, подобно кочевникам, отнесли к категории «инородцев», правительственная политика в их адрес, как уже отмечалось, претерпела заметное ужесточение. На интеллектуальном уровне начала формироваться влиятельная антисемитская доктрина. Схематично можно сказать, что модус восприятия еврея-чужака сменился с нейтрального на отрицательный, еврей превратился во врага. Почему же это произошло?
205 Бенхабиб Сейла. Притязания культуры. Равенство и разнообразие в глобальную эру. М., 2003. С. 9-10.
Одной культурной дистанцией или религиозным отчуждением дело не объяснишь. Культурное различие между русскими и, скажем, аборигенными народами Сибири и Дальнего Востока вряд ли было меньше, чем между русскими и евреями. Столь же значительно оно было между русскими, с одной стороны, финнами, поляками и армянами — с другой. Тем более что эти народы, подобно евреям, рассматривались в целом как политически нелояльные. Однако только и именно евреи вызывали такой спектр негативных реакций и требование столь жестких мер в свой адрес, заслужив репутацию «главного внутреннего врага» России.
В середине XIX в. на эту роль номинировались исключительно мятежные поляки; спустя двадцать лет граф Николай Игнатьев, вступая в должность министра иностранных дел, писал в своем меморандуме (1881 г.) уже о «могущественной польско-жидовской группе»; еще через двадцать лет евреи выдвинулись в качестве главной, хотя и не единственной, внутренней угрозы. Причем, как уже обращалось внимание, «черная сотня» и симпатизировавшая ей группа элиты и интеллигенции не делала различия между евреями-иудеями и евреями-выкрестами и ассимилянтами. Еврей был опасен как еврей perse, а не потому, что он иудей, революционер или капиталист.