Я практически выплевываю слова и толкаю стул вперед, когда поворачиваюсь, чтобы уйти. Мое тело напряжено, и гнев нарастает, но я стараюсь этого не показывать. Я чертовски ненавижу то, что не могу контролировать себя рядом с этим придурком. Со всеми остальными я справлюсь, но с собственным отцом — нет.
— Мейсон! — кричит он мне вслед.
Его голос превращается в белый шум, а кровь, стучащая в моих ушах, становится все громче и громче.
В ту же секунду, как я открываю дверь кабинета, он тут же замолкает. Отец никому не позволит услышать, как мы ссоримся. Никогда. Секреты всегда остаются в офисе. Это семейное правило.
Дверь захлопывается с громким глухим стуком, и когда я иду по пустому коридору, тонкий ковер приглушает звук моих шагов.
Мисс Гайст поднимает глаза и сужает их, когда наклоняет голову и дарит мне одну из тех улыбок, которые означают, «Что ты натворил на этот раз?».
Все эти годы, даже после смерти моей матери, Мисс Тереза Гайст смотрела на меня именно так. Она единственная, кто выказал искреннее сожаление, когда мне пришлось иметь дело с кончиной моей матери.
— Слабый, жалкий. Ты никогда не должен позволить им увидеть себя таким, — это все, что я получил от отца и деда. Все остальные мертвы или исчезли.
Она сжимает маленький кулон на своем тонком серебряном ожерелье, и ее укоряющая улыбка меняется на что-то более сдержанное, когда я смотрю на нее.
Все происходит мгновенно и заставляет меня остановиться. Я знаю, что выгляжу взбешенным. И я вне себя от ярости. Прошло два дня с тех пор, как мой отец рассказал мне, что он делал все эти месяцы. Меня от этого просто тошнит. Конечно, в глубине души я догадывался, что он сделал тогда. Я знал, но он никогда не признавался в этом. Впрочем, в этом не было необходимости.
— Он ведет себя как придурок, — бормочу я себе под нос, ожидая, пока старушка немного успокоится.
Она ни черта не знает о том, что происходит за этими стенами, и я не обязан ей ничего объяснять, но ничего не могу с собой поделать.
— Ну-ну, — говорит она с некоторой игривостью, хотя ее все еще трясет. Она не привыкла видеть меня таким.
Я мягко улыбаюсь ей и подмигиваю, разыгрывая роль, которой так хорошо владею. Может быть, я питаю к ней слабость, но помню, на кого она работает, а деньги — это все, что имеет значение в этом городе.
— Спокойной ночи, мистер Тэтчер, — говорит она, перебирая бумаги на столе, выглядя менее встревоженной.
Этого достаточно, чтобы позволить мне успокоиться. Я толкаю двойные двери обеими руками и продолжаю двигаться. Звук моих ботинок, шлепающих по граниту, и воздух вестибюля, наполненный болтовней, успокаивают меня.
Но только на мгновение.
Только когда я выхожу из здания, мои истинные чувства всплывают на поверхность. Маска исчезает, и появляется страх. Я не знаю, на что способен мой отец.
У меня было подозрение, но я думал, что это только мои домыслы. Я думал, что мои воспоминания были не совсем правильными. Не то чтобы я ожидал от него большего. Я просто взбешен, что оказался прав.
Что сделано, то сделано, и я не могу остановить то, что уже было приведено в действие.
Глава 2
Джулия
Не оставляй меня одну, я плакала, кричала.
Не оставляй меня одну, вся моя жизнь разрушена.
Ты оставил меня беззащитную. Мое сердце ободрано и кровоточит.
Ты оставил меня навсегда. Боль осталась со мной.
Ты оставил меня слабой. Просто камнем на земле.
Ты оставил место рядом со мной пустым, моя жалкая жизнь свободна.
КРОВАВО-КРАСНЫЙ. Так можно назвать мой любимый цвет помады под названием «Черный мед». Я начала пользоваться ей еще на первом курсе колледжа. И хотя я иногда использовала другие цвета, этот всегда оставался основным. Я крашу губы и причмокиваю, когда смотрю на себя в зеркало.
Моя кожа выглядит безупречно с макияжем Dior Airflash, осталось только слегка нанести румяна. У меня густые и длинные ресницы, что делает мой взгляд выразительным и чистым. И позволяет скрыть покрасневшую кожу и темные круги под глазами.
Сейчас я стала совсем другой. Женщина в отражении – та, кем я была раньше. Очень большая часть меня желает, чтобы та женщина вернулась. Я хочу улыбаться, как раньше, и услышать звук своего искреннего смеха.
Мое сердце сжимается от этой мысли.
Он никогда уже не засмеется. Словно позором станет тот факт, что ты хоть на минуту забудешь о нем. Я опускаю глаза, надеваю колпачок на тюбик губной помады и бросаю его в сумочку, стоящую на туалетном столике.
Что бы я ни делала, каждая мелочь напоминает мне о нем.
Обыденные вещи, вроде цвета гранита, на котором он настоял, когда мы затеяли ремонт. Ручки на ящиках в ванной, которые он ненавидел и всегда напоминал об этом. Или мелочь, которую он оставлял в подстаканнике в Bentley. Небольшая куча монет звенит, когда я проезжаю по лежачим полицейским или выбоинам. Монеты, к которым я отказываюсь прикасаться. Он положил их туда, и я не могу заставить себя притронуться к ним.
Так глупо. Чертовые куски меди просто разрывают меня изнутри.
Со стороны может показаться, что я жалкая, но это не так. С моей точки зрения, я стараюсь быть настолько сильной, насколько могу. Я каждый день сталкиваюсь с осуждением Нью-Йорка, надеваю свою улыбку и забочусь о своей жизни так, как могу.
Все это время я запихиваю все, что чувствую, глубоко внутрь. Это ведь здорово, правда?
Не позволяю им увидеть, как я ломаюсь. Они этого хотят. О, неужели они этого жаждут? Я практически слышу, как они облизывают губы от предвкушения.
Все газеты раструбили об этом случае.
Джулия Саммерс родилась в богатой семье и выросла в Верхнем Ист-Сайде. Она всегда все делала по правилам и рано вышла замуж за своего школьного возлюбленного Джейса Андерсона. С любящей семьей, красивым и любящим мужем и общественной жизнью, о которой мечтает каждая молодая женщина на Манхэттене, у Джулс была идеальная жизнь. До тех пор, пока ее муж двадцати восьми лет внезапно не скончался, оставив двадцатисемилетнюю женщину вдовой и одинокой впервые в своей жизни.
Сейчас мне двадцать восемь.
Они ждут, что я буду делать дальше. Ручки и фотоаппараты наготове. Для сплетников я лакомый кусочек.
Они с нетерпением ждут, когда я оступлюсь, и я это сделала, правда, не у них на глазах. Для них я всегда буду стараться выглядеть безупречно.
Но я знаю, что обо мне говорят. Им не нужно видеть правду, чтобы понять ее самостоятельно. Ходят слухи об алкоголе. У меня нет достаточно денег, чтобы минимизировать эти слухи. Все мои сотрудники продались газетам хоть за намек о том, что происходит за этими стенами. Когда вы живете в Верхнем Ист-Сайде, каждый человек, который расхаживает перед моим домом, ищет трещину в моем фасаде.