И некоторым из них нужно то, что я им достаю.
Шривар Дхар оставил пять сообщений. Он на последней стадии, мучается, и только шабу не дает ему впасть в состояние быстрого сна на ходу. Каждый раз, когда он входит в цикл быстрого сна, ему мерещится Каргильская война. Он был офицером во время лобовой атаки на пакистанские позиции, недоступные для гаубиц «бофорс» и авиации. Подъем на пять с половиной тысяч метров, почти 18 градусов мороза, в темноте. Его дом стоит на склоне. Когда у него галлюцинации, он атакует склон, падает на живот и ползет, дрожа и плача. Он говорит, что чувствует, как замерзает. Шабу не дает ему проваливаться в забытье. Он чувствует тело и боль, но говорит, что лучше уж так, чем возвращаться в Каргил.
Бартоломе хочет, чтобы я его сбросил.
Я сказал ему, что Шривар ввел меня в совершенно новый круг богатых кашмирцев с западным образованием. Таких, у кого есть связи, позволяющие контрабандой ввозить «дрему» из Южной Азии. Если я сброшу его, прежде чем он умрет, я оттолкну их всех. Он ничего не ответил. Но больше не настаивал, чтобы я избавился от Шривара. Кроме неупакованных таблеток, которыми можно было заполнить несколько флаконов, до сих пор в больших количествах мы видели только контрабандную подделку. Возможно, и дальше будет тоже по мелочи, так как у «дремы» надежные каналы поставок. Возможно, нет таких продажных типов, которые пытаются залезть в эти поставки. Настолько жадных, чтобы так рисковать. Однажды я высказался в таком духе при Бартоломе. Он не засмеялся вслух, но только потому, что сдержался. «Всегда найдется кто-нибудь достаточно жадный и продажный, если можно наварить эдакие деньги, — сказал он. — Если даже сначала он не жадный и не продажный, деньги его таким сделают». Бартоломе не может себе представить, что нечего задерживать. Что нет никаких крупных партий «дремы». Надеюсь, он ошибается. Но, скорее всего, он прав. Так что мне придется продолжать поиски.
Когда я рассказал ему об убийстве на фарме, он повел себя как-то странно. Как это у него бывает, когда он уставится на меня и стучит по столу, не сводя глаз. Не знаю, то ли это для устрашения, то ли он стучит по столу, потому что не может настучать мне по голове. Это совсем не похоже на то, что бы сделал мой отец, но так же ясно дает понять, что Бартоломе раздражен. Отец бы сидел совершенно неподвижно. Пришлось бы проверить его пульс, чтобы убедиться, что он не умер. Потом он спросил бы что-нибудь вроде «Скажи-ка мне, Паркер, по-твоему, это разумно?»
— Я сдал сочинение о личных качествах и начал готовиться к экзаменам в полицейскую академию.
Долгая неподвижность.
— Скажи-ка мне, Паркер, по-твоему, это разумно?
Короче, когда капитан Бартоломе стучит по столу, у меня возникает такое же чувство, которое возникало, когда отец задавал мне этот вопрос. Чувство, как будто мне нужно либо полностью объясниться, чтобы он понял, либо врезать ему со всей дури. Но Бартоломе не спросил, «разумно» ли это, по-моему, он спросил: «Какая нелегкая тебя туда понесла?»
Он не хотел, чтобы я туда ходил. Пару недель назад велел мне вычеркнуть их из списка клиентов.
Сказал, что у них «не тот уровень» и они не могут быть связаны с «дремой». Я пытался объяснить ему, что у них не только еще какой уровень, но и естественные связи с людьми всех социальных классов.
До меня не сразу это дошло. Сначала Бини был просто клиентом, пока я еще создавал свою легенду и распространял медицинскую марихуану, но именно он заставил меня увидеть потенциал, а потом он привел меня на фарм.