Ильсани ощутила новый приступ отчаяния. Она не смогла выполнить приказ спутника и убить малыша. Это по ее вине их мальчик обречен на жизнь раба без шанса вернуться себе свободу.
Никто в их немногочисленной группе не общался. Каждая в одиночку переживала свое горе и не пыталась сочувствовать другим.
Захватчики никуда не спешили. Ценный груз они погрузили в телеги, и процессия неспешно двинулась в сторону от равнодушной реки. Их лодьи остались на месте. Остающиеся солдаты задержатся в деревне на несколько дней. А потом на веслах уйдут в протоку, расположенную немного ниже, спрячут там корабли и будут ожидать возвращения ушедших с рабами. Это недолго. И двух десятков дней не пройдет.
На берегу с треском догорали деревянные постройки. На клубы дыма и запах горелого мяса начали слетаться падальщики.
А река продолжала равнодушно нести свои воды и уносила вниз обуглившиеся и еще дымящиеся обломки домов.
...
Сплошная стена снежной пыли неслась с порывами ураганного ветра и скрывала все, что могло бы находится на расстоянии дальше нескольких шагов. В особо сильные порывы в снежном мареве начинала растворяться даже вытянутая рука. Правда, вытягивать ее полностью тоже не получалось. Ветер сбивал с ног. Снег скручивался в тугие жгуты, хлеставшие одинокую бредущую фигуру, закутанную с головы до ног в меховую шубу. Одинокому путнику приходилось удерживать свою защиту от холода изнутри, ради сохранения остатков тепла.
Бредущему старому куэрхи из племени Аэнхов было уже все равно. Он слишком долго брел по этой ледяной пустыне, чтобы надеяться увидеть хоть что-то, кроме ледяного поля слегка припорошенного свежим снегом. На этом леднике ветра с такой силой гнали снег, что на ровной поверхности моментально образовывался наст, способный держать пешего куэрхи. Все, что оказывалось спрессовано в этот наст, подхватывалось новым порывом и неслось куда-то дальше. Снежные струи неслись понизу, время от времени скрывая даже переступающие ноги, а иногда с порывами взлетали вверх, норовя достать до незащищенных глаз, смешивались с теми, что неслись к земле и закручивались в своей пляске вокруг идущего.
Карэн был стар. Очень стар, чтобы надеяться на чудесное спасение. Все, что он мог сейчас сказать себе в утешение, что уходит к предкам свободным куэрхи и последним из племени Аэнхов. Все, кто поверил и ушел за своим старейшиной в поисках более гостеприимного мира, теперь лежат далеко позади, отмечая бесславный путь бегущих от своей судьбы куэрхи.
Правда, оставался ещё один представитель некогда славного племени. Когда-то, раса куэрхи была многочисленной и свободной, в которой можно было насчитать десятки племён. Не всегда дружно живших, в своем одноименном мире. И еще даже на его памяти они населяли сразу еще два благословенных мира и не знали неудачи в охоте. Племенные охотничьи угодья простирались на десятки дневных переходов только в родных мирах и через Норы распространялись в миры Урэны. Там нельзя было жить. Те, кто пытался это сделать, очень быстро заболевали или погибали от когтей их обитателей. Но охота там была еще богаче, чем дома. Хоть и не всякий раз число вернувшихся охотников совпадало с ушедшими.
Благословенные времена процветания! Когда сказания о былых временах превращаются в сказки, рассказываемые маленьким дети, и в которые перестают верить уже подростки. И в его детстве старейшины продолжали рассказывать сказки о великих временах благоденствия, которые помнили прадеды их прадедов. Мальчонкой едва вставшим на хвост, он хотел верить, что существовало время, когда куэрхи жили в тесном союзе с детьми Богов. Как и все мальчишки, он бредил приходящими из мира Урэны существами, согласными остаться в селениях их расы.
Только боги и могли породить муну, неуязвимое и бесстрашное существо, способное противостоять порождениям Урэны. Боги в своей милости наделили своих четвероногих и длинным хвостом детей мудростью и способностью общаться с куэрхи. Не словами, как разговаривают между собой куэрхи и другие разумные. Они общались с куэрхами без слов.
Задумавшись о былом, старик споткнулся под налетевшем сбоку порывом ветра. Чтобы удержаться на ногах, он был вынужден встать на откос провала между двумя торосами и скатиться вниз. Поколебавшись, он тяжело вздохнул, понимая, что его бесцельный путь подходит к своему естественному концу. И так он брел последние дни на чистом упрямстве, исполняя просьбу ушедшей в мир предков дочери.
Решив, что это место в качестве последней стоянки ничем не хуже любого другого, он осторожно разгреб снег с наветренной стороны тороса, сделал для себя тесную нишу и забился в нее. Два снежных вала хорошо защищали импровизированное убежище от надоевшего ветра, продолжавшего нести снег с одной вершины на другую. А от мелких порывов и завихрений, что иногда пролетали между откосами торосов, надежно защитили стены убежища. Снежные стенки даже приглушили звуки и создали иллюзию тепла. Сразу стало немного уютнее. По крайней мере, ветер не задувал больше снег в лицо и старый куэрхи позволил себе расслабился.
Старая шуба из меха доброй лесной кошки еще сможет какое-то время удерживать тепло умирающего тела. Так что он сможет, как того требует обычай, вспомнить свою жизнь, подумать об ушедшем племени, родных и друзей, ушедших в мир вечной охоты раньше него. Он постарается вспомнить о них так, чтобы они не держали на него зла и согласились встретить их обоих в мире грез. Для этого надо вспоминать за них двоих. Поскольку Луэле вспоминать нечего.
На груди зашевелился теплый комочек. И старый куэрх осторожно погладил через шубу маленькое тельце внука. Покормить его нечем. В этих местах вообще была скудная охота. Так что и будить ребенка не стоит. Будет только лучше, если внук отойдет к предкам во сне. А он и за него вспомнит детство и сказки старейшин. Их рассказы о временах, которых скорее всего никогда не было. Но предки узнают своих сородичей по этим сказкам и не дадут им заблудиться на пути в мир грез.
Муары, крупные гибкие животные на четырех лапах. Сказки утверждали, что они приходили из миров Урэны. Их легко можно было бы принять за ее порождения. Такие же смертоносные, стремительные, сильные и гибкие. Их не могло взять ни одно оружие куэрхов. Но даже пришлые муары избегали схваток с охотниками и предпочитали кровавую охоту с порождениями Урэны. В сказках их шерсть была ослепительно белая, а в темноте можно было увидеть мелкие искры чистого золотистого огня, пробегавшие от головы до кончика хвоста. Их хвост был, не такой коротыш, как у охотников, а в полтора, а то и в два раза длиннее собственного тела. Наверно это выдумки. Зачем такой длинный хвост столь могущественному существу? Но ведь это красивая легенда! Тем более, что в сказках часто описывались битвы муаны с порождениями Урэны. И в них подробно рассказывалось использование этого хвоста. Только почему-то, его форма его наконечника всегда была разной. То в виде большого наболдажника, сметающего все круговыми движениями, то, как два плоских полукруга на конце, разрезающего все что встретит. А бывало, конец их хвоста украшался чудовищным клювом, пробивающем, даже самые крепкие панцири порождений сверху вниз. Но ведь такого не бывает!
Карэн торопливо подобрал свой замерзающий хвост и постарался заснуть его под вторую куртку, поближе к телу. Но сделать это так, чтобы нечаянно не разбудить Луэлу было трудно, поэтому старик оставил попытки бесполезные попытки и только плотнее обнял последнее родное существо, доверчиво спящее у него на груди и снова вернулся к своим мыслям.
Сказки утверждали, что мягкой шерсть муары оставалась только в их селениях. На охоте, особенно когда они выходили против порождений Урэны, их тело покрывали несокрушимые костяные пластины. Совсем как кэлы охотников, изготавливаемые из панцирей добытых животных. Только во много раз прочнее. И это была не сделанная из других животных одежда, а их собственная шкура. И вовремя боя плохо приходилось тем порождениям Урэны, что схлестывались с детьми богов.