— Ну и нюх у вас, мальчики! — улыбнулась. — Котлеты с картошкой и грибным соусом ждут. Пальчики оближете!
–' Потом, Татьяна Никитишна, — Соболев прошел в комнату. Барановский не отставал. Петр нагнулся, достал из-под кровати деревянную коробку, плотно обмотанную бечевой.
— Бери, — велел Сашке.
Тот поднял.
— О-го! — и понес к выходу.
Хозяйка, однако, расставила руки, не пускала:
— Обижусь, мальчики. Я так старалась. Ну прошу вас к столу!
— Ладно, Саня. Уважим, — они присели. Татьяна Никитична захлопотала у печки. Квартира была куплена специально для конспиративных свиданий анархистов.
— Где же моя подруга, Маруся Никифорова? Давненько не виделись, — спросила между прочим хозяйка.
— В Крыму, будьте любезны, отдыхает, — отвечал Соболев. — Под пахучими кипарисами.
— Счастливая. Там сейчас бархатный сезон. Море как молоко, — Никитична подала блюдо. Запахло опятами. — По рюмочке, мальчики, примете? Смирновской плесну, забытой нынче. Чистая слеза! И огурчик с пупырышками.
— Нельзя, — отказался Соболев. — На дело топаем. Потом.
Перекусив, они откланялись. Коробку взял Петр. В ней больше пуда весу, и переболевшему Барановскому, хотя он и на голову выше, такая ноша оказалась не под силу. К тому же он разглядывал то печальный памятник Гоголю, то какой-нибудь особняк с колоннами и лепкой, подсвеченный заходящим солнцем. Это было сейчас ни к чему, и Петр ворчал:
— Потом, Шура!
— После… не будет.
— Ты чо? — забеспокоился Соболев. — Пал духом? Так возвращайся! — и посмотрел на Сашку ледяными, молочно-голубыми глазами.
Тот смутился:
— Не-не, интере-есно. И мало ли. Не на свадьбу топаем.
Петр поставил коробку на землю, озирнулся. Напротив, у подъезда, сидел холодный сапожник, постукивая по каблуку. Какие-то бабы спешили с узлами. Никого подозрительного.
— Ребята соберутся славные, каленые, — зашептал Соболев на ходу, — и все же ты из них самый верный, Саня. Не идеям, нет. Свобода трудящихся от любого гнета для нас всех священна. А вот рука не дрогнет лишь у тебя. Дело-то мокрющее. Грандиозное, слышь! Метать снаряд будем вдвоем.
Барановский судорожно глотнул. Далеко ли кинешь такую тяжесть? Это верная гибель! Ну и что? Недавно чуть не окочурился от тифозной вши. Какая разница? И Петр на смертника не похож. Улизнем!
— А остальные?
— Те — охрана.
— Ну что ж, я готов, — согласился Сашка, польщенный тем, что даже не совсем выздоровевший ценится выше всех боевиков. Осторожный Соболев не сказал, что сегодня утром к нему пожаловал член левоэсеровского ЦК, осужденный большевиками за мятеж и с тех пор скрывающийся Донат Черепанов по кличке Черепок.
— Читал «Известия ВЦИК»?
— Нет. А что?
— На ловца, Петя, и зверь бежит. Вся верхушка диктаторов слетается вечером в особняк графини Уваровой, где раньше располагался наш цэка. Захватили, стервятники. Будет Ленин, Каменев, Бухарин, Ногин. Хватит тебе?
Соболев кивнул.
— Давай грохнем? Другого такого случая скоро не представится, — серые глаза Доната горели ненавистью, ноздри нервно вздрагивали. Галстук под белым воротом съехал на сторону. Петр слышал, что Черепок — юрист, чуть ли не профессор. Не чета ему, плотнику из артели. Но не сомневался: гость тоже крут.
— Подходы найдем? — лишь уточнил Соболев.
— Как свои пять пальцев. Мы там почти год заседали. Сад, лестница, балкон. Лучше не придумаешь. Вот гляди, — Донат взял карандаш. — Дом большой. Фасадом выходит в Леонтьевский переулок. Видишь? Тут охрана, и нам делать нечего. А вдоль Чернышевского переулка, Петя, идет забор…
Обсудив детали, договорились встретиться вечером, в восемь часов, когда собрание большевиков будет в разгаре.
— Деньги еще нужны? — предложил Соболев. — У нас касса миллионная!
— Не стоит дразнить Фемиду, — махнул рукой Черепанов. — Она хоть и слепая, а не любит самонадеянных…
С Тверской Петр и Сашка свернули в Чернышевский переулок. Прохожих почти не было, и стояла какая-то гнетущая тишина.
— Здесь, брешут, при Грозном опричники баловались, — заметил Соболев. — А при моем тезке разудалая тать гуляла. Веселенькое местечко, будьте любезны.
В саду, за оградой, сонно позвонила синица. Они отправились дальше. Показались еще двое.
— Это наши, — предупредил Петр, осторожно опуская коробку на тротуар. — Справа Черепок. С ним Федя Николаев, тоже эсер. Ты его не знаешь. А вон и своя братва: Миша Гречаников с Яшей Глазгоном. Все в сборе.