Их у крестьянина Николая Задова было десятеро: шесть дочерей и четыре сына. Старший — Исаак занимался извозом, во время войны разбогател и давно не давал о себе знать. Что же он — враг? А вот Наум — кустарь в Юзово. Совсем не друг. Даник же всегда рядом. Сначала в еврейской школк^седере, потом на мельнице, где таскали мешки, затем в доменном цехе. Лева высок и силен. Взяли каталем. По двенадцать часов в сутки гонял тачки с рудой, коксом, известняком и весь был пропитан красной пылищей — не отмоешься. Потому каталей на квартиру не брали. Ютились у мужиков, в мазанках. Идешь по грязной улице, а сзади бегут пацаны с криком: «дяденька, дай лапоть — чай заварить!» Одни взрывы чего стоили! Чугунная плита пробила кровлю домны и со свистом грохнулась около Левиной тачки! Это называется жизнь? Да лучше в тюрьму! Он стал анархистом, эксом.
Брал почтовую контору, стрелял в железнодорожного кассира и по политической статье получил восемь лет каторги. Освободила его, как и Махно, Февральская революция. Вступил в Красную гвардию, в отряд анархиста Чередняка, воевал под Царицыном, оттуда подался в мятежное Гуляй-Поле…
Теперь махновцев, уже в который раз, потеснили белые. Не могли они терпеть такую разруху в своем тылу. А против регулярных частей с аэропланами, броневиками, крепкой дисциплиной трудно было устоять повстанцам, особенно необстрелянным. Снова отданы Мариуполь, Бердянск, Мелитополь, Гуляй-Поле. Почти вся армия, отступая, собралась у Александровска. Вот почему нервничал Махно. Зато взят Екатеринослав! Решено всем идти туда, и как раз под горячую руку доложили, что буржуазия радуется. Батько и написал обращение, передал Зиньковскому список. Выполняй!
А сам с частью войск ушел. Сел в карету, рядом Галина. Белые рысаки заржали, пошли на Кичкасский мост. Лев со своими хлопцами и с отрядом военной полиции (завели и такую!) ехал в охранении до Днепра. Жуткая картина. За войсками толпились раненые, тифозные — тысячи. В одном белье, босиком, а кто в простынях, больничных халатах. Боялись остаться: от кадетов пощады не жди. А на улице холодрыга. Лучше б и не видеть!
Взяв список обреченных, Лев направился в штаб и показал его начальнику обороны города Александру Калашникову. Здесь же за столом сидел и его помощник Семен Каретник. Почитали, поморщились.
— Зачем? — спросил Калашников. — Мы и так выдоили из них до капли. Сколько взяли контрибуции?
— В этот раз двадцать миллионов, — отвечал Зиньковский. О золоте не стал напоминать.
— Ну, я согласен — враг! Коси его. А эти кто? Выжимки! Так, Сеня?
Калашников последнее время не очень-то праздновал Батьку. Толково руководить стотысячной армией тот не смог и вел себя вызывающе. Распушил Александра за самовольный уход корпуса в Кривой Рог. Зато возвысил до небес Волиных-Эйхенбаумов всяких да Аршиновых-Мариных. Их реввоенсовет нагло сует нос во все щели. Командиров превратили в мальчиков на побегушках. Калашников побаивался, конечно, высказывать это во всеуслышание. Но где только мог — перечил. Вот и сейчас подходящий случай.
Каретник молчал. Он оставлен вроде комиссара, и как-то не с руки ронять авторитет Батьки. Хотя Семен тоже не одобрял всесилие Волина.
— Тогда пошли к Билашу, — предложил Зиньковский. Хитрая лиса, он и слова не проронил против воли Нестора Ивановича, лишь тонко учитывал настроения старших. Семен сумрачно взглянул на контрразведчика.
— Идем! — решил Калашников. Он назначен начальником обороны города потому, что умеет зажечь, повести полки. Его любят и боятся повстанцы. Но в делах стратегических, и не только в них, Виктор Билаш незаменим.
Он был очень занят. Три корпуса сосредоточились вокруг Александровска, и со всех сторон их теснили белые. Несомненно, они пронюхали, что Махно покинул войска, и намеревались мощным ударом покончить с теми, кто остался. Перед начальником штаба армии стояла нелегкая задача: дать отпор и организованно уйти за Днепр. Спокойно сделать это не позволят. Раздерут на куски, на спинах ворвутся в город, и тогда… пиши пропало!
Разведка донесла, что с севера давят: первая Туземная дивизия Шкуро из восьми полков, Донская сводная дивизия и бронепоезд «Единая Россия». С востока нажимали вторая Терская и Кубанская пластунская дивизии. С ними бронепоезда «Иван Калита» и «Дмитрий Донской». Внушительная сила!