— А ще скажить, — приставал Середа, прикуривая и кончиком языка ощупывая волосешки на верхней губе. — Шо то за басурманы?
— Слухай. Украйинци та й кацапы нэ хочуть з намы воювать, — веско отвечал ротный. — Комиссары прывэзлы сюда мадьяр, латышив и басурман.
— А яки воны? Страшни?
— Люды як люды. Страшна йих дурь, — разъяснял Захарий. — Сказалы йим, шо мы бандиты — вирять. Свого ума нэма — одни идэйи.
К тачанке подъехал на коне командир их полка Харлампий Общий, татарин.
— Впереди село Комарь, — сказал ротному. — Под бугром остановка. Понял? Жды прыказ, — и ускакал.
Через некоторое время послышалось:
— Стой! Стой!
Клешня спрыгнул на снег, поправил упряжь, приласкал лошадей и, поскрипывая, пошел узнать, в чем дело. Уже наметился рассвет, и холм справа выделялся темным крутым пузом. Конные, что были в авангарде, негромко переговаривались:
— Их там полное село. Как селедок в бочке! Киргизы какие-то. Чего припёрли к нам?
— Пощекочем! — усмехнулся дядя, звеня саблей. — Ох, и пощекочем!
Полк хоронился за увалом и еще прокрался вперед. Захарий подбодрил своих на тачанках, проверил замок пулемета, наличие лент, сказал Середе:
— Не бойся, сынок. Дрожишь?
; — Справлюсь я, — буркнул хлопец.
— А то ось бачыш! — и ротный показал красный от холода кулак. За холмом хлопнул выстрел. Ездовой Михаил выпрямил спину. Всадники дернулись и устремились к селу. За ними гуськом покатили тачанки. Вот уж зачернели деревья вдоль речки, улица, запруженная чужими военными. Видимо, они только собрались в поход. Клешня привычно припал к зеленому щитку «максима». Улица все ближе, ближе. Летевшие первыми кавалеристы с голыми клинками юркнули за хаты.
— Левее бери! — рыкнул ротный ездовому, и прибитый к сиденью пулемет застучал. Пешие, конные киргизы, или кто они там, крутились, поднимали руки, падали. Их били со всех сторон, и вскоре улица была устлана трупами. Ни пройти, ни проехать. Одиночки бежали к речке, их настигали сабли. Других вытаскивали из погребов, с чердаков. Захарий оглянулся и замер. По щекам Середы, по чуть пробившимся усикам стекали слезы.
— Э-эх ты! — выдохнул ротный. — Басурманов жалеешь. А они тебя, думаешь, пощадили бы? Шо йим тут надо?
— Жа-алко, — всхлипнул хлопец. — Лю-юды ж, Заххарий Петрович!
Тот достал из-под одеяла, которым была застлана тачанка, бутылку самогона.
— Счас уже можно. На, дёрни, дурачок.
Середа закашлялся. Слезы еще пуще побежали по щекам.
— Молокосос! — хмыкнул ездовой Михаил. — А мий глаз тоби нэ жалко? Бачыш, яка яма. Ану дай сюда горилку, ротный!
За каких-нибудь полчаса Заволжской бригады красных не стало. Пленных, около двухсот, раздели, закрыли в сарае. Иных, кто пожелал, махновцы взяли с собой. До Гуляй-Поля было уже рукой подать, и решили отбить его, чтоб поддержать народ морально. Клешня, однако, поосторожничал, остался с Батькой, который со штабом затаборился в Старом Кременчике. Не сразу, конечно. Запутывая следы, дали добрый крюк по другим селам и только потом осели. По пути поймали красных стрелков из карательного батальона.
— У нас паника! — говорили они. — Очумелые джигиты, что чудом вырвались из Комаря, бормочут: «Массая Махно, массая Махно». А мы теперь даже в разведку боимся ходить.
В Старом Кременчике собрался многолюдный митинг. Захарий со своим молодым помощником Середой и ездовым Михаилом толклись в толпе, когда донесся шум:
— Крымчане идут! Крымчане!
Их давно ждали. Это какое же подкрепление! И вот оно вкатывается в село. Клешня смотрел и не верил своим глазам. У него даже сердце зашлось: из десяти тысяч кавалерии, пехоты на тачанках… Шо ж цэ такэ? Вернулась жалкая кучка, не более двух эскадронов. Едри ж твою маму! А где же остальные? Ушли в Гуляй-Поле? Разбежались по хатам, юбки дергать?
Все шушукались, ничего не понимая. На свежесколоченную трибуну поднялся худой, вроде с креста снятый Алексей Марченко. Сейчас он всё разъяснит. «Постой, а дэ ж йих командующий Сэмэн Карэтнык?» — недоумевал Захарий.
— Мы раздолбали Врангеля вместе с красными! — начал Марченко, выдыхая пар. — И что вы думаете, нам спасибо сказали? А дулю не хотите! Окружили в Крыму, як врагов! Чтобы прорваться, мы дали залп из двухсот «Люйсов». Красноармейцы растерялись и пропустили. Не раз так было. С боями вышли из Крыма. Направились домой, усталые, кони голодные. Под Тимашовкой попали в новое кольцо, бились до последнего патрона. Покосим одних, а тут свежие летят. Еле вырвались. Кто остался… вот, привел сюда.