— Где Семен Каретник? — спросили из толпы.
— Не знаю. Уехал в штаб Фрунзе и пропал с охраной.
— А Голик дэ, контрразведчик?
— У Левы сердце лопнуло от горя! — Марченко, не таясь, смахивал слезы.
Клешня стоял неподалеку от трибуны и видел Батьку. На нем лица не было. Казалось, он стал еще меньше. Ай-я-яй, такой погром! Лучших хлопцев словно корова языком слизала. И за что же бились? За власть комиссаров! «Хай бы воны сами сдохлы, бандюгы! — молча возмущался Захарий. — Хорошо, я туда нэ влиз. Прямо Бог спас. А шо ж робыть? Быться з Южным фронтом? Та народ же з намы. А шо народ? Так Батько ж е! Хай думае!»
Нестор Иванович поднял руку. Толпа затаила дыхание. Что он теперь скажет?
— Холодно нам… такое слышать, и зима — не время для войны. А шо робыть? Разбежаться по хатам? Комиссары того и ждут. Вот мне дали приказ начальника тыла четвертой армии какого-то Грюнштейна, — Батько потряс листок бумаги. Голос уже звенел. — Это наши сорвали со столба. Послухайте, что он, сволочь, пишет: «Всем, знающим о месте пребывания махновцев, под страхом расстрела доносить об этом. Кто окажет помощь повстанцам, подлежит немедленному расстрелу». Чулы? Каждого из вас уже ловят, як бешену собаку! Мы для них не люди. Так кто же они для нас? Смерть комиссарам!
— Смерть! Смерть! — эхом отозвалась толпа.
Утром объявили, что начальником кавалерии на совете избрали Алексея Марченко, а Петра Петренко — вожаком пехоты на тачанках. Армия двинулась на юг, чтобы соединиться с крупным отрядом лихого Трофима Вдовыченко. Вслед прилетела радостная весть: Гуляй-Поле опять наше! Несмотря на огонь бронепоездов, там изрублено более тысячи красных. А еще две сдались в плен, и основные силы повстанцев идут к Батьке. Все встретились в Ново-Спасовке, на родине Билаша, Куриленко, Вдовыченко. По пути был захвачен обоз второй конармии: обмундирование, патроны, сабли, седла.
Отдохнуть, однако, не пришлось. Среди ночи роту Захария Клешни подняли. Она влилась в поток, который, как всегда на рассвете, атаковал красный Бердянск. Въезжали туда по кладбищенскому спуску. Деревья стояли в инее, а дальше, на горизонте, угадывалось Азовское море.
— Ты був тут? — усмехаясь в усы, спросил ротный Середу.
— Николы в жизни!
— От бачыш. А кажуть, война — то бида. Брэхня. Есть и польза. Жалко, шо зима, а то покупалысь бы хоть раз, як господа!
Клешня вспомнил жену Олю, ребятишек. Как они там, в Рождественке? Не горюют? Хорошо бы приехать сюда летом, по-мирному расположиться на теплом бережку, забрести в море. Э-эх, судьба-дура!
Из-за ближайших домов застрекотал пулемет. Захарий припал к щитку. Тачанка прижалась к забору. Откуда били? Не понять. Пули свистели над ухом. Вроде с чердака лупят, справа. Клешня отвязал гранату, сказал по-крестьянски деловито:
— Ану, пишлы, — соскочил на землю и юркнул в подворотню. За ним протиснулись Середа и ездовой Михаил. Когда затутукало снова, близко, они определили, где сидит пулеметчик. Ротный кинул фанату на крышу. От взрыва посыпалась черепица, и всё стихло.
— От бачыш, — заметил Клешня. — Шо город, шо сэло — однэ и тэ ж. Люды скризь мягки. Бах — и нэма.
Бердянск был взят. На площади собрали митинг. Говорили то да сё. Захарию запомнилось, как вывели знакомого. Шустрый такой, глазастый. Кажется, Семен Миргородский. Офабил кооператив.
— С такими разговор короткий, — объявил Батько. — К стенке!
Давнишнего махновца, даже бывшего члена совета армии, отвели к дому, поставили между дверью и окном. Бабахнули из нагана.
В Москве Фрунзе встречали как героя.
— Знаете ли, батенька, — сказал ему Ленин, усаживая в кожаное кресло, — что разгром барона Врангеля — величайшая победа гражданской войны? Поздравляю! Теперь уж развернемся. Надеюсь, что вы как командующий войсками Украины и Крыма жалких-то разбойничков усмирите быстро?
— Конечно, Владимир Ильич.
— Уверены? Весь юг России бурлит.
— На все сто!
Лестные слова услышал Михаил Васильевич и от Троцкого, и от главкома Каменева. Досадной занозой все же бередил душу этот бандит Махно. Ускользнул, паршивец, из гнусного Гуляй-Поля и Крымскую группу хотел спасти. Не удалось. Ничего у него не выйдет!
Приехав на Украину, Фрунзе издал приказ:
5декабря 1920 г. Харьков.
Южному фронту поставлена задача в кратчайший срок окончательно ликвидировать махновщину, дабы можно было приступить к советскому строительству и проведению продовольственной кампании.
Я решил концентрическим наступлением с северо-запада, севера и востока прижать остатки махновских отрядов к Азовскому морю и беспощадно уничтожить.