Проезжали подслеповатый, весь в сугробах хуторок, и почему-то вспомнился заковыристый матрос. Как же его? Петренко? Нет. Петров? Да нет. Петриченко, вот как! Степан, кажется. Летом встречались где-то в этих краях. «Не матрос я, а военмор!» — уточнял он с детской гордостью. «Что, есть разница?» — усмехнулся Аршинов. «Ну, вы даете, штатские. Огро-омная! Знаешь, как у нас поют? Послухай:
Петр Андреевич заинтересовался, помахал длинными ресницами. Степан продолжал: «Таких шалопаев у нас называют «Иван-мор». А я революцию заварил, с корешами, конечно. Ленин без братвы кто? Всего лишь картавый оратор! Послабее Маруси Никифоровой». — «Ты и ее видел?» — уже удивился Аршинов. Эта встреча многое обещала. Не такой он простак, Петриченко. «Выступала у нас в Кронштадте. Бой-баба! Хм, спроси лучше, кого я не знаю. Старший писарь линкора «Петропавловск», ого-го, многих повидал!» Любопытный малый. Всё выпытывал, отпускник: «А чего вы тут добиваетесь, анархисты? Какие они, вольные Советы?» Аршинов дал ему листовки. «Вот я коммунист тоже, — сказал военмор. — Не большевик, хотя в их партии. Нагляделся тут на продотряды. Разбоем занимаются, последнюю крупу выгребают у стариков. Это и есть комиссаро… держание?» Редактор даже сейчас улыбнулся: «Не держание, а державие». — «Одна сатана!» — осерчал тогда Петриченко. Где он обитает, гонористый крепыш?
Что-то случилось. Войсковая колонна поломалась. К Батькиной тачанке подлетали верховые. Разгоралась пальба. Впереди серела, похоже, насыпь железной дороги и нечто черное изрыгало гром. «Да это же бронепоезд!» — догадался Аршинов. Повстанцы колыхнулись в одну, потом в другую сторону. Рвались снаряды, метались всадники. Заметив среди них Феню Гаенко с наганом в руке, Петр Андреевич покачал головой и понял, что они снова попали в капкан.
Его, штатского, спасало то, что держался поближе к охране Батьки. Вышло это вроде само собой. Когда без вести пропал гравер и наборщик Иосиф Гутман, Аршинов один редактировал листовки, газету «Путь к Свободе» и выпускал их. Потеря такого соратника была бы невосполнимой. Да и печатный станок с набором, что лежал в его тачанке, ценился дороже любой военной амуниции. Потому Махно еще на правобережье приказал начальнику охраны Трояну: «Береги моего учителя, Гаврюша, пуще глаза!»
Заслышав выстрелы бронепоезда и вой осколков, редактор съежился в бричке. Она хоть и без пулемета, но обита железом и оберегала от любой напасти, кроме, конечно, прямого попадания снаряда. Поглядывая на согнутую спину ездового, Петр Андреевич больше всего опасался… не выполнить святой долг — написать историю махновского движения. Кому еще это по силам? Кто был в самой гуще великой борьбы за Свободу?
А Батьке в это время доложили, что они опять окружены. Справа рыщут ''разъезды кавалерийской дивизии, стремящейся отомстить за смерть Пархоменко. Слева налегает сводный отряд Котовского. Впереди же, на крутой насыпи, грохочет бронепоезд.
— Как ускользнуть? — быстро спросил Махно Льва Зиньковского.
— За этой рощей — переезд. Но туда ж не сунешься. Посекут!
Батько кусал нижнюю губу, не сдерживая волнение. Был уверен: оно, прозорливое, подскажет.
— Откуда ты взял, что дивизия Пархоменко? — спросил разведчика.
— А вот удостоверение, — Лев подал листок. — Мои хлопцы захватили их командира взвода.
Нестор Иванович повертел бумагу, почитал, усмехнулся. Перестрелка нарастала.
— Данилова сюда! — приказал.
— Ва-ася! — закрутился на коне Троян. — Кто видел Васю?
— Он вроде там, около пушек.
Снабженца разыскали. Батько подал ему удостоверение.
— На, читай. Ну, еще раз. Внимательно! Понял, кто ты теперь есть?
Василий смотрел с недоумением.
— Гони к бронепоезду и предъяви документ командиру. Скажи, что он дурак! Шмалит по своим. А на самом деле махновцы… во-он там, скажи, где сейчас маячат червонные казаки Котовского.
Данилов расплылся в улыбке. Такая авантюра была ему по душе.
— Понял, Батько. Дайте только шапку со звездой. Если не кокнут по пути, то надуем!
Он уже поднял нагайку, чтобы огреть коня, когда Махно поинтересовался: