— Они меня, Иванович, ну, замучили, суки. Вы послухайте, послухайте!
Нестор взял трубку и, прежде чем говорить, невольно взглянул на Тину. Не мог не взглянуть. На какое-то мгновение глаза их встретились близко, задиристо. Девушка тут же опустила веки, а он сказал в трубку:
— Махно слушает вас, — и забыл о Тине.
— Не ведаю, как тебя там величать, — донеслось из аппарата, — но стерва, видать, добрая. Зачем толкаешь людей на бойню? Отдаешь себе отчет?
— Кто это? — несколько даже растерялся Нестор. Таких вопросов и так открыто, нагло ему никто еще, никогда не ставил.
— Я переводчик начальника штаба регулярных австрийских войск господина Клауса Гейнце, расположенного в Пологах.
— Говори, что он хочет, а то мне некогда.
— Значит, так, — переводчик замешкался. — Фамилию мою послухай сначала. Васильченко. Годится?
— Да на хрена мне твоя поганая фамилия? — рассердился Махно, отдал трубку Трояну и хотел выйти, как телефонистка, смущаясь, попросила: — Возьмите еще, пожалуйста, Покровку. Целый час добиваются.
Нестор услышал ее голосок, по-детски тонкий и чистый, и снова подивился: как изобретательна природа! Пока они с Сашей Семенютой и другими анархистами потрошили толстосумов, скрывались, судились, пока он, Нестор, маялся в Бутырках, будь они трижды прокляты, тут проклюнулась и лозой вымахала у какого-то спекулянта, лавочника такая прелесть. Устоять же невозможно! Вот и воюй после этого!
Нестор больше не стал слушать. Скакал по центру Гуляй-Поля на куцехвостой кобьше и радовался пусть временной, ненадежной, однако не случайной — внезапной победе. Выгнали карателей и установили свой порядок здесь и на железнодорожной станции, что в семи верстах от городка. Ишь как они взвыли, шакалы! Лают и дрожат. Но надолго ли воля? Стоголовые змеи вокруг, перевертыши. Из Киева их окрик доносится, из Москвы, с Дона. Э-эх, что они могут против народа? Встанет стеной — все зубы поломают!
Окрыленный этими мыслями, а также встречей с Тиной, о которой старался не вспоминать, Махно вошел в штаб.
— Ну давайте, давайте вешать подряд! — в сердцах говорил как раз командир сотни Фома Рябко.
— Кого это вы? — не садясь, спросил Нестор.
— Хай Лютый объяснит. Он больно умный у нас.
— Причем тут голова, если сердце разрывается от гнева, — заговорил Петр. Он был теперь помощником у Махно: передавал приказы, проверял дозоры. — Про агронома Дмитренко речь, Нестор Иванович. Пакостит председатель «Просвгги» или нет? Резал телефонные провода, когда немцы наступали? Пушки оказались без панорам, а связи нет. Забыли? Из-за таких патриотов мы сдали оккупантам Гуляй-Поле, потеряли лучших хлопцев. И пощадить его? А Леймонский? Это же гад из гадов! — горячился Лютый. — Нужно разыскать и других героев их поганой роты. Не простая — центральной называлась!
— Дурью маетесь от безделья? — Махно присел к столу.
— Они вас, меня, Каретникова искали по всем закоулкам, словно чумных! — не унимался Петр. — Вон Алексей Марченко не даст сбрехать: три бомбы кидал, чтоб скрыться. Поймали бы — на месте прикончили. Без жалости. А сейчас адвокаты нашлись.
— Ты видал ту роту? — Рябко подскочил к Лютому. — Чешут языками! Ну собрались пацаны поиграть в войну, погромов боялись. Что ж их, на грушу тянуть?
— Они не дети, Фома. То выкормыши капитала. Леймонский и Лев Шнейдер ведали, что творили.
— Громилами желаете стать? — заговорил Нестор с дрожью в голосе. — Кто тебя спас, Петя, когда Богу душу отдавал?
— Доктор Лось.
— А как его зовут?
— Абрам Исакович. Это все знают.
— Утром, на улице он упал передо мной на колени, — Махно сделал паузу. — Уважаемый человек. Год назад организовал для нас лазареты, санитарные отряды, а сын оказался у Леймонского. Я поднимаю доктора с пыли, а он просит: «Пощадите. Миши не будет — мне конец!»
Стало слышно, как во дворе с руганью гоняют безухого кота.
— Вот так, — подвел итог Нестор. — Требую, чтоб до нашей твердой победы, когда можно будет разобраться, кто действительно гад, о мести не заикались. Ясно? А то завтра возьму… и женюсь на еврейке!
Все в штабе заулыбались.
— Даешь, Нестор, — удивился Фома Рябко.
— Ага, ты их защищал? Будешь сватом у меня!
— А я тамадой, — загудел Вакула.
Тут уж и всегда сдержанный Семен Каретник захохотал:
— Поп не обвенчает. Чужая вера!
— Без креста обойдемся, — ответил Махно.
На следующий день опять прибежал посланец Трояна: