Ему необходимо попытаться собрать оставшуюся в нем малость энергии. Другого выхода просто нет.
Они дошли до стоявших на перекрестке пешеходов. На противоположной стороне горели и казались вечными слова «не переходить». Он оглянулся. Зеленая машина остановилась. Дверца открылась, и из машины вылезли двое в строгих костюмах. Они были молоды и гладко выбриты. Выглядели значительно свежее, чем Энди Макги. Он попытался протолкнуться через толпу, судорожно ища глазами свободное такси.
— Эй, ты…
— Бога ради, парень!
— Осторожно, мистер, вы наступили на мою собачку…
— Извините… извините… — в отчаянии повторял Энди.
Он искал такси. Но его не было. В любое другое время улица была бы набита ими. Он чувствовал, что люди из зеленой машины приближаются к ним, готовые схватить его и Чарли, забрать их Бог знает куда, в Контору, к черту на рога или сделать что-нибудь еще похуже… Чарли положила голову ему на плечо и зевнула.
Энди увидел пустое такси.
— Такси! Такси! — закричал он, размахивая изо всех сил свободной рукой. Те двое, сзади, отбросив всякое притворство, побежали. Такси подъехало.
— Стой! — закричал один из них. — Полиция! Полиция!
Женщина где-то сзади вскрикнула, и толпа начала рассыпаться.
Энди открыл заднюю дверцу такси и подсадил Чарли. Затем нырнул сам.
— Ла Гардия, жмите, — сказал он.
— Стой, такси. Полиция!
Таксист повернул голову на голос, но Энди дал мысленный посыл — совсем небольшой. Боль кинжалом пронзила ему голову и тут же отпустила, оставив несильное ощущение, подобно утренней ноющей боли — так бывает, когда отлежишь шею.
— Они, думаю, гонятся вой за тем черным в клетчатой кепке, — сказал он таксисту.
— Точно, — сказал водитель и спокойно отъехал от бровки, двинувшись по Восточной Семнадцатой.
Энди оглянулся. Двое одиноко стояли на бровке тротуара. Остальные пешеходы явно чурались их. Один из тех двоих снял с пояса радиотелефон, заговорил. Затем они исчезли.
— А тот черный, — сказал водитель, — что он сделал? Думаете, грабанул винный магазин или чего еще?..
— Не знаю, — сказал Энди, пытаясь сообразить, как поступать дальше, как постараться выжать из этого таксиста большую пользу с наименьшей затратой энергии. Заметили ли они номер такси? Следует исходить из того, что заметили. Но они не захотят обращаться к полиции города или штата и но крайней мере какое-то время будут в замешательстве.
— Все они куча отребья, эти черные в городе, — сказал таксист — Не говорите, сам скажу.
Чарли засыпала. Энди снял вельветовый пиджак, свернул, положил ей под голову. Перед ним забрезжила слабая надежда. Если он правильно сыграет — дело может выгореть. Хозяйка Судьба послала ему слабака (не в обиду ему будь сказано). Он был из тех, кого, казалось, особенно легко подталкивать по нужной дорожке, — белый (азиаты но какой-то причине самые неподдающиеся), достаточно молодой (старые почти невосприимчивы) и среднего умственного уровня (умным давать мысленный посыл лете всего, глупым — труднее, а умственно отсталым — невозможно).
— Я передумал, — сказал Энди. — Отвезите нас, пожалуйста, до Олбани.
— Куда? — Водитель уставился на него в зеркало заднего вида. — Дружище, я не могу везти до Олбани, вы в своем уме?
Энди вытащил бумажник, в котором лежала однодолларовая купюра. Он благодарил Бога, что такси — не с пуленепробиваемой перегородкой, мешающей общаться с водителем и имеющей лишь отверстие для расчетов. Непосредственный контакт всегда способствует даче мысленного посыла. Была ли в этом какая-то психологическая загадка или нет, сейчас не имело значения.
— Даю пятисотдолларовую, — сказал спокойно Энди, — Отвезите нас с дочкой в Олбани. Хорошо?
— Пять сотен! О, Господи!
Энди вложил банкноту в руку таксиста, и когда тот опустил взгляд, Энди изо всей силы дал посыл. На какое-то мгновение его охватил страх, что ничего не выйдет, что просто ничего не осталось, что он истратил остаток энергии, заставив водителя увидеть несуществовавшего чернокожего в клетчатой кепке.
Затем наступило это ощущение — как всегда, сопровождаемое острой, словно удар стального кинжала, болью. В то же мгновение он почувствовал тяжесть в желудке и резкий спазм кишечника.
Он неуверенно поднес руку к лицу, понимая, что сейчас наступит рвота или смерть. В этот краткий миг он предпочел бы умереть, как случалось всегда, когда он перенапрягался: прощальные слова напрягайтесь, по не перенапрягайтесь какого-то давным — давно слышанного диск — жокея болезненно отзывались в его голове. Если бы в такую минуту кто-нибудь вложил ему в руку револьвер…