- Вы на нее не смотрите – она после боевых такая стала – сказала Надька, и принялась наворачивать шоколадную стружку, видно поняв, что мы рискуем так и уйти отсюда, не попробовав.
Я тоже зацепила с подноса огромный кус шоколада, не оставлять же косоглазой, за мои кровные все-таки покупалось... Ну ладно, Надькины. Ну ладно, Лисецковские, главное не ее. Шоколад оказался примерзким, и я поняла, что готова покинуть это место со спокойной душой. Надька подмигнула.
- Пошли, Ирис.
Мы хлопнули дверью. Потом я сунулась обратно, и капризным тоном спросила, откроет нам кто-нибудь машину, или нам на морозе мерзнуть.
Стюарт, он же водитель нехотя спустился с нами. Я начала выспрашивать, как включить обогрев, и долго пыталась научиться делать сама, и у меня это никак не получалось. Потом меня заинтересовала музыка. Выяснилось, что музыки в машине нет. Стюарт изнервничался, рвался вернуться к своей подопечной, но я, чисто из вредности еще долго задавала тупые вопросы, а когда он уже почти уходил, «случайно» задела какую-то странную ручку, и на меня вывалилась целая куча деталек, которую все тому же парню пришлось ставить на место.
- Я начинаю верить в то, что действительно тебе нравлюсь – философски заметил Айрис, который все это время сидел на заднем сидении – я даже премного тебе благодарен за то, что ты мне такого не устраивала.
- Валим – сказала я – быстро.
- Погоди, а разве мы не Надьку ждем?
- Надьки там уже нет – на бегу ответила я.
- Откуда ты знаешь?
- Она мне подмигнула – мне удалось затормозить какой-то автомобиль, бросившись под колеса - в любую сторону за любые деньги – крикнула я водителю, и бросила сотню.
- Точно нет? – мы на скорость упаковались в промерзший салон.
- Видел, она вилкой в этой… еде ковырялась? Так вот, она там нарисовала наш знак.
- Понял. А что она, сразу не могла предупредить, что планируется?
- Зачем? Я разве похожа на человека, который умеет врать?
- Вообще-то да.
- А Надька считает, что нет. Что импровизация у меня куда круче получается.
______________________________________________________________________________________
НАСИБА МЕРХЕЛЬ
Смеяться, когда больно. Смеяться и станет смешно. Я выталкиваю последний воздух из легких, и пусть смех получается зловещим, как у злодеев в дешевом спектакле, и мне от этого не веселей, все равно, со стороны это будет красиво. А ради этого стоит жить. Чтоб было красиво.
Ушла я от навязчивого лакея легко, через подземный ход. У этих многоэтажек полно выходов, в том числе и в торговые павильоны под землей. Можно было не беспокоиться, что он побежит за мной - если за парня взялась Кэт, живым она его не отпустит.
Они давно должны были бы приехать. Они должны были приехать, подняться на свой двадцать седьмой этаж, Кэтти должна была сесть в кресло - оно там одно, из которого не видно окон, она в нем однозначно все время сидит, там даже оставался слепок ее задницы. Заняться ей абсолютно нечем, и рано или поздно взгляд ее упадет на столик, на мишку, которого я вертела в руках. И если она возьмет его в руки - ну пускай возьмет, она же сантиментальна - то увидит, что на дне игрушки написано «фабрика игрушек, ул. Мира 58», где «Мира 58» выделено красным маркером. Большей информации оставить я не смогла - парнишка не сводил с меня глаз. Она догадается показать Айрису, а Айрис умеет читать. Я тоже умела, рано научилась, в четыре года. Но в первом классе почему-то пришлось переучиваться. В школе все было неправильно. Логика какая-то не та... А в пятом я сдала тест айзенка, по которому вышло, что IQ у меня равен сорока. Дибил, как меня, собственно и воспринимали все, включая родителей. Странные они были, упорно отрицали мои детские воспоминания, убеждали, что читать я никогда не умела, и не ходила в детский садик с решеткой в холле, и не было никакого переезда. Считалось, что я со странностями девочка. Это сейчас я знаю, что это называется эффектом манделы. Так и доказываю с тех пор и им, и себе, что я не даун. Аспирантуру, вот закончила. Кэт, наверное, единственная, кто меня всерьез воспринимал еще со школьной скамьи. Богатенькая засранка. Все у нее в этой жизни было, кроме друзей. Больно уж мерзкий характер, остра на язык. И мы сошлись - два изгоя, при этом разные. Сошлись как-то странно, дружили периодами, сезонами, периодически ругаясь в хлам, но не могли друг без друга.
А попав сюда, я вдруг увидела знакомые буквы... Это был универсальный детский алфавит. Разработан в непонятном году как среднее арифметическое между несколькими, наиболее популярными - для ускоренного поверхностного изучения с дальнейшим выбором специализации. Алфавиты зародились в разных культурах, а в итоге стали служить в разных отраслях. Вроде как у нас греческий арабский и латынь... У математиков, физиков, инженеров - арарский алфавит, а биологов, психологов - гето, у историков, политиков и людей искусства, и всем, что связанно с раскруткой и популярностью - салекс. Да, многие ученые не просто «не баловались такой ерундой», как политика - они смутно представляли себе, что это, поскольку салекс был им в работе просто не нужен - они не умели на нем читать. Торговля была не стихийной, а скорее научно выверенной, поскольку велась на араре, а описания чувств, скрытых мотивов и поведения людей, давались на гето настолько четко, что никакая художественная литература не была нужна. Ведь правда стократ интереснее, если подать ее как надо. Конечно, то, что Роджи писала на гето не делает ее ученым, но и то, что писала она свои «занятные теории» о иных мирах не делала ее фантастом. Ее книга о моем, или похожем на мой, мире, которую я заставляла читать, брезгливо морщась, вслух моего стюарта, хоть и была написана от лица пятидесятидвухлетнего мексиканского гомосексуалиста, содержала потрясающее количество знакомых подробностей. Типа рисунка береговой линии, праздничных дат и всяких замечательные исторических событий, а которых я слышала краем уха, вроде полета на луну...