Удивительно, как сильно меняют мир три набора символов.
***
Холод страшный, обжигающий. Куцый мех на воротнике не грел совершенно, лучше бы я взяла что-то с капюшоном. Я поправила дешевую белую шапочку с помпоном, купленную с рук на остановке, которая толком ни грела, ни уши не закрывала. Растерла уши руками, задумавшись, подышала на пальцы, то есть перчатки. Дура. Теперь отсыреют и будет еще хуже. Я распустила волосы - должно стать хоть немного теплее. Из трубы бывшей фабрики игрушек в огромном количестве валил белый, ватный пар. Из этого облака с ленивой медлительностью при полном безветрии падали огромные, почему-то серые хлопья конденсата. Небо казалось голубым, особенно в зените, но над горизонтом стояла молочная морозная дымка, сквозь которую солнце смотрелось аккуратным белым кружком, не причинявшим беспокойства глазу. Наконец, внизу показалась зеленая машинка Риса. Все это время я торчала на крыше - здесь к крышам нормально относятся в плане прогулочной зоны, что мне очень нравится. Были даже перила с фигурными балясинами и какое-то подобие фонтанчика с крылатыми львами. Через пару минут, как ни странно, машинка заехала прямо наверх. Выпорхнула из передней двери тоненькая фигурка, и бросилась мне навстречу. За ней крылом распустился плащ. Надо сказать, на бегу он смотрится ничего себе, хоть и бесцветный. Совсем как снег. А цвет снега здесь гранитный - с белыми и бежевыми крапинками. Фонтан, крылатый лев, развевающийся плащ, перетянутый на осиной талии широким поясом, гранитный снег, укрывший белые, алебастровые балясины, башня трубы над нами, увенчанная едва ли не более материальным чем земная, то есть крышная твердь, розовеющим в свете солнца облаком. Картина, достойная пера Майкла Паркеса, или чем он там рисует?
- Ууыыыы! - печально завыла она, обняв меня, и заглянув в глаза. Вот ведь шут гороховый. Все-таки есть у нее чуйка, одним звуком так тонко передать мое состояние надо уметь. Впрочем, состояние тут улучшилось, и мне стало по-настоящему смешно. Она начала стягивать с шеи красно-коричневый шарфик, которым была укутана до самых глаз. Впрочем, это, как оказалось, был палантин, нет, плед, хотя, скорее даже целое одеяло - и набросила эту тряпку на меня с головой. Вслед за взмахом ее руки воплощенным вихрем взмыли в воздух тяжелые, извивающиеся шнурки, и с костяным стуком опали секундой позже. Неплохо она научилась с этими перчатками управляться в пространстве.
- Уши твердые?
- Что?
- Ну если они уже покрылись ледяной глазурью, могут отломиться, ты осторожнее, сильно не дергай.
- Вы долго!
Кэт корчится. Значит, что-то случилось. Больше всего она не любит, врать и признавать собственные проблемы. Так что вместо того, чтобы спрашивать у нее «как дела» лучше сразу застрелиться - проблемы у нее, как она сама считает, не переводятся, так что вспышка раздражения гарантированна.
- Лифт сломался - признается, наконец, она - вторые десять этажей. Там очереди жуткие. Я минут двадцать стояла на лестничной площадке!
- Ой, бедненькая! Страшно?
- Мне это до конца жизни в кошмарах сниться будет. Учитывая, что подниматься в итоге пришлось по лестнице...
- Сочувствую. А я ноготь сломала. Прямо в перчатке, представляешь.
- Так, не ври мне! Сучка крашенная, я тебя насквозь вижу!