– Я зову его Белышом. Он ко мне привык, и я льщу себя надеждой, что он меня любит. Если б завела чижа или канарейку, то не мучилась бы, – вздохнула Зинаида. – Держала бы в клетке, и выпускать не надо.
– Положитесь на судьбу. Я думаю, он к вам вернется.
– Почему-то я верю вам, – сказала Зинаида. – А наш дом, наверное, кажется вам неприветливым, мрачным? Не надо вежливость соблюдать, говорите как есть.
– Я же и не видела его как следует. Но мрачным он мне не кажется. Для меня это добрый дом.
– О нет. Я знаю, дом не ухожен и печален, не то что при матушке. С нею отсюда ушла жизнь. При ней было все, а теперь ничего.
– Почему же вы не наполните дом жизнью? У вас племянница на выданье, это ли не жизнь?
– Не так все просто.
Я даже удивилась, как быстро мы с Зинаидой нашли общий язык. В первый же вечер! Говорили осторожно, словно на цыпочках подбирались друг к другу. И был еще в наших разговорах милый смешной, давно забытый оттенок: так девчонки, школьные подружки беседуют меж собой. Только что тайнами своими девчачьими пока не делятся, не пришло еще время. И еще я подумала, что Зинаида чрезвычайно одинока.
– Как-то надо вас называть, – сказала она. – Неловко без имени обращаться.
– Зовите Музой! Годится?
– Чудн о . А по батюшке как же?
– Никак. Просто Музой. Мне нравится это имя. А я буду звать вас Зиной. Согласны? И хорошо бы, Зина, нам перекусить. Как вы на это смотрите? – бодро спросила я.
Снова внимательно-настороженный взгляд. Выглянула в коридор, стукнула своим маленьким кулачком в комнатушку напротив, и Наталья явилась тотчас же, как лист перед травой. Услышав о перекусе, она удивилась, а Зинаида стала наставлять ее, как добыть пищу, чтобы об этом не проведала тетушка. Я попыталась спросить, почему надо скрываться от тетушки, ей жалко еды? Зинаида сказала: «Она сочтет это неприличным». В общем, напрасно я спрашивала, могла бы и сама догадаться: Зинаида не хочет, чтобы тетка узнала о ее ночном кутеже с «комедьянткой» А меж тем Наталья принесла половину холодной отварной курицы, пирог с ягодами и мадеру в графине.
– Это-то зачем? – возмутилась Зинаида, увидев вино.
– Доктор велел.
– В самом деле… – неуверенно отозвалась Зинаида. – Так принеси посуду.
Все это мы поедали вдвоем у Зинаиды в комнате, говорили шепотом, заговорщицки переглядывались, опасаясь визита старой мегеры. Горбунья виновато хихикала. Как я поняла, таких шалостей в ее жизни раньше не случалось. Настоящее приключение! Бедная Зинаида!
12
Когда-то давно с моим покойным мужем Иваном пошли мы за грибами и заблудились. Уже смеркалось. Он шел впереди по горкам и низинкам, прокладывал путь через болотные кусты, похожие на спутанную проволоку, нервничал из-за меня, а я испытывала удивительное чувство, похожее на счастье. Я обожала это ощущение неизвестности, приправленной опасностью, но не настоящей, ведь я знала, что в конце концов мы выйдем из леса, все-таки не тайга, и медведей или волков мы не встретим, в крайнем случае – лося. И я не хотела, чтобы мы быстро нашли дорогу, даже устав, я длила в себе ожидание того, что предвидеть нельзя, и того, что можно: радости вернуться после приключения к обыденному, которое станет на время привлекательным. Разумеется, мы вышли из леса, появился огонек, и я радовалась, что идти к нему нужно через долгое поле. Огонек был в окне фермы, а потом шоссе, а потом грузовик до города…
Подобные случаи со мной происходили всю жизнь. Даже во сне я блуждала по незнакомым городам, и случалось, бродила по ним неоднократно, потому что узнавала улицы. Иногда я знала, как называется город, иногда – нет, но к реальности это в любом случае отношения не имело. Я ведь и по Петербургу ходила во сне, но он не был похож на город, в котором я жила. На этот, нынешний, он тоже не походил.
Даже с закрытыми глазами я по запаху, по особой тишине ощущала, что по-прежнему нахожусь в проклятой Коломне. Было раннее утро. Дождалась, пока часы в гостиной пробили шесть. Повторяя про себя: «Хочу домой!» – попробовала заплакать. Не получилось. Интересно, что присутствия отчаянья я в душе своей не обнаружила. Если только меланхолическую печаль…
Пошла в кухню и по дороге уяснила, что кухонные бабы спят и в коридоре на ларях и скамейках, и в самой кухне. Но спали не все. Марфа ставила самовар. Налила мне квасу, я попила и пошла досыпать.
Кто-то заглядывал ко мне, но окончательно разбудили стук и разговоры за стеной, а потом явилась Наталья, чтобы заняться моим туалетом. Получалось так, что теперь у нас с Зинаидой была одна горничная на двоих.
В соседней комнате начали выставлять зимние рамы. Я думала о поиске подворотни. Я не представляла, где эта Большая Мещанская, но что-то внутри меня в нетерпении дрожало и пело. Понятия не имею, откуда она взялась, эта уверенность, только я знала, что уже сегодня буду дома. Не знаю как, но скоро я вернусь в свой Петербург, в свое время.
Погода чуток разгулялась, солнце загадочно просвечивало сквозь облачную пелену. Я заглянула к Зинаиде, где бородатый дворник Егор, немолодой крепыш-коротыш, уже вынул внутренние рамы и распахнул окно. Пришли деревенского вида девушки (их наняли мыть окна и полы), но Зинаида отослала всех в мою комнату, а сама села возле клетки с голубем и спросила, не глядя на меня:
– Ну, что ж, не вспомнили, кто вы?
Вчера мы с ней чуть не подружками стали, а сегодня ее словно подменили. Взгляд недоверчивый, в разговоры не склонна пускаться. Возможно, сочла, что была излишне откровенна и любезна, и раскаялась. А может, тетка о тайном ужине проведала и устроила ей выволочку. Голубь, когда я его рассмотрела, действительно показался не обычным, не таким, как дикие сизари. Пропорции иные, хвост и ноги коротковаты, а клюв и шея толстоваты.
– Да, голубок-то особенный, – сказала я. – Не похож он на дикаря. И дело даже не в окраске. Это какая-то благородная порода.
– Несомненно, – голос Зинаиды потеплел. – Смотрите, что сейчас будет.
Она открыла клетку, сунула туда руку и, вынув голубя, поднесла к приоткрытым губам. Голубь приник к ним своим толстым клювиком и пощипывал их, так что складывалось полное впечатление, будто они целуются.
– Потрясающе! – Мое восхищение было немного наигранным, просто я заметила, что Зинаида оттаивает, когда я хвалю голубя, и в выражении лица появляется открытость, и в голосе доброжелательность. – Он совсем ручной!
– Может быть, сегодня его не отпускать? Подождать до завтра?.. – спросила она жалобно.
– Если решили, не надо откладывать. Вы хотите узнать, вернется он или нет? Так узнайте! – Зинаида гладила голубя по головке, спинке и целовала. – Смелее, – вкрадчиво сказала я. – Он обязательно вернется. Хотите, я его выпущу?
Я распахнула окно, и холодный воздух хлынул в комнату. Как они затхло живут! Зимой вообще не проветривают, а дымят ароматической свечкой, которая пахнет паленой газетой.
– Подождите, – попросила Зинаида, снова посадила голубя в клетку и стала рыться в каких-то коробочках-шкатулочках.
Я испытывала нетерпение и раздражение. Мы никогда не покинем этот дом! Но вот Зинаида нашла, что хотела, шелковую ленточку. Сняла с тоненького, словно детского, пальчика золотое колечко, продела в ленточку и повязала голубю на шею. Совершенно излишне, на мой взгляд. Я наблюдала молча, а она вынула голубя из клетки, понянькалась, поцеловала в клювик. Я распахнула окно, и она понесла его на вытянутых руках, но голубь не летел на волю. Руки у Зинаиды дрожали от напряжения.
– Не улетает, – обрадовалась она. – Не хочет со мной разлучаться.
– Может, у него от домашней жизни крылья атрофировались? Подбросьте его.
В первый момент мне показалось, что голубь падает, но он взмыл, сделал круг, другой и полетел выше и выше.
– Он не вернется!
Зинаида заплакала. Теперь надо было дать пережить ей горькие минуты расставания и отправляться на поиски злосчастной подворотни. Но Зинаида никуда не спешила. Она уселась возле окна и, видимо, намеревалась просидеть здесь до возвращения голубя, даже если это случится накануне второго пришествия. Стараясь скрыть возмущение, я пригрозила: