Катя забрала Серёжу у мамы и Василия, они ехали домой. Мария Ивановна души не чаяла в единственном внуке. Когда Катя привезла его девять с половиной лет назад, мама сразу вышла на пенсию по выслуге, и они с Василием постоянно помогали Кате. Катя не брала больничные, когда Серёжа был маленький, а с тех пор, как пошёл в школу, Мария Ивановна встречала его, кормила обедом, ходила с ним на все дополнительные занятия и секции. Катя проводила с сыном вечера после работы, выходные, и конечно, отпуска.
Что-то сегодня Серёжа очень задумчив. Молчит. Он всегда садится в машину и сразу говорит: «Мам, у меня вопрос!». То же происходит и по утрам. Такое ощущение, что вопросы зреют у него в голове ночью.
А сейчас сидит и задумчиво смотрит в окно на осенние сумерки. В тёмных глазах какая-то тревога, чёрные брови нахмурены.
Катя решила ещё подождать, не помогать ему пока. Он мужчина, хоть и маленький ещё, пусть привыкает нести ответственность за свои поступки. Катя была уверена, что он провинился как-то.
— Мам, тебя в школу вызывают.
— Когда? Почему? И кто вызывает? Татьяна Юрьевна ничего не писала мне в вайбере.
Татьяна Юрьевна — классный руководитель 4 «а», класса, в котором учится Серёжа.
— Директор. Он сказал, чтобы мы с Добрыней сами пригласили родителей. Что мы уже взрослые, и Татьяна Юрьевна не должна делать всё за нас. Завтра, в то время, когда у нас физкультура. В одиннадцать тридцать.
Интересно. Элеоноре Григорьевне, директору, не приходит в голову, что родители могут быть на работе в такое время? Хорошо, что у Кати как раз перерыв: в лаборатории она работает с восьми до одиннадцати, а в процедурном потом только с часу.
Катя уже девять лет, с тех пор, как вышла из декрета, работала в частной клинике. По утрам занималась забором крови на анализы, а днём делала прививки и уколы. Иногда подрабатывала на приёме у кого-то из врачей. Она работала много, чтобы у них с Серёжей была достойная жизнь.
— Элеонора Григорьевна пригласила меня и родителей Добрыни Коршунова, я правильно поняла? Что за проблемы у вас с Добрыней?
Серёжа пошёл в четвёртый класс, и Катю впервые вызвали в школу для беседы. Не было нареканий и в детском саду. Серёжа рос очень миролюбивым человеком, в какой-то мере пацифистом. Он ни разу не подрался ни с кем, не обижал девочек. Он даже пистолетами и всякими бластерами с пулями никогда не играл, и в интернете не гонял в «стрелялки».
К тому же, у него обострённое чувство справедливости. Что он мог натворить?
— Я запер Добрыню в туалете и затолкал скрепку в замок, чтобы Добрыня не смог выйти. Пришлось вызывать слесаря, чтобы выпустить Добрыню, и менять замок. А родители Добрыни куда-то там нажаловались. Министру что ли.
«Почему не Генеральному прокурору сразу?!».
Катя чуть не затормозила резко, так удивилась! Сергей не мог сделать это просто так. Есть какое-то объяснение.
— Так вот почему Элеонора Григорьевна вызывает меня… — пробормотала Катя. Она расспросит всё дома, не сейчас, а то Серёжа слишком удивляет её, она не может спокойно вести машину.
— Не Элеонора Григорьевна. У нас новый директор, мам! Я не помню, как его зовут, но ребята его как-то называют… маршал что ли… или адмирал.
— Новый директор? А почему? И почему я не знаю об этом?
— Элеонора Григорьевна ушла на пенсию. А не знаешь, потому что мы с тобой не были ни на линейке, ни на турслёте! Мы же прилетели из Бильбао только шестого сентября!
Точно. Жаль, что Элеонора Григорьевна ушла на пенсию, очень жаль! Ей уже далеко за семьдесят, конечно, но всё же…
Серёжа учился не в той школе, где когда-то училась Катя, хотя жили они всё в той же хрущевке. В их же районе, неподалёку, одна из школ получила статус физико-математического лицея, там Серёжа и учился с первого класса.
Серёжа был её счастьем, её утешением, её радостью, смыслом её жизни. Только его рождение вернуло Катю к жизни, заставило снова улыбаться и чувствовать счастье.
…Тогда, пятнадцать лет назад, она долго не приходила в себя, три дня провела в реанимации, — слишком большая была кровопотеря. Катя не видела никаких белых тоннелей, никакого света. Но видела брата Женю. Он молчал, улыбаясь, а она орала на него во всё горло. Она спрашивала, как он смел умереть, почему он? Почему не она? Он должен был жить, а не она! Она никчёмная, слабая! Она не смогла удержать единственного мужчину, которого любила. И выносить его ребёнка не смогла. Это она должна была умереть, не родившись, как умер их с Артёмом ребёнок! Зачем ей жизнь?!
Женя покачал головой и сказал лишь одну фразу: «Мне туда (и он указал вверх), а тебе — туда!». И Женя указал на какую-то белую дверь. Катя послушно открыла двери и пришла в себя.