— Но почему?
Лаки пожал плечами.
— Я тоже не понимаю, почему так. Здесь одни порядки, там — другие… Это надо принять, как есть. А начнешь думать — сломаешь голову. Идем отсюда.
И мы пошли ко мне.
Все происходило без моего участия. Стол оказался заставлен закусками и запрещенным алкоголем свыше семнадцати градусов — Лаки каким-то образом обнаружил мой тайник и вытащил из него все «палево», которое я расписал для клиентов на месяц вперед. Но мне было наплевать. Не знаю, чему я радовался больше — отсутствию страха, обычному для меня в последние несколько лет, или тому, что у меня наконец-то появился друг.
— Ну, поехали, — Лаки быстро разлил коньячный спирт по фужерам. Я выпил, затянулся, посмотрел, что же я курю — и опять у меня в руке была наркотическая сигарета!
Мой разум сделал последнюю попытку взбунтоваться. Усилием воли я заставил себя протрезветь, попытался проанализировать факт попойки, чего я не допускал в своем доме никогда, но Лаки вовремя бросил парочку ничего не значащих фраз, и я неожиданно понял, что ничего плохого не происходит. Да и сам разговор про экологический терроризм, который мы вели, начинал захватывать меня все больше и больше.
— Эти белки и вправду вымерли? — я кивнул на его футболку, уже основательно залитую спиртными напитками.
Благодаря своей волшебной консоли я знал об экологии все. Кстати, консоль была из Единицы.
Ради нее я нарушил собственные правила и продал килограмм героина, чего не делал никогда: за героин, как и за порнуху, полагалась «двойная смерть», высшая мера наказания, когда сначала убивали один раз, потом реанимировали, и убивали второй раз, теперь уже навсегда. Я видел это по визору. Мне хватило одной передачи, чтобы усвоить: наркотики — это смерть. Но с героином все прошло гладко, и через час я держал свою красавицу в руках. Чемоданчик из натуральной кожи, выход в Сеть, прямой доступ к Локалке, где рубятся в «Контра-Септик» и «Стань Первым!», и везде я имею своего персонального игрока… Консоль покорила меня навсегда, стала самой любимой игрушкой, заменила друзей, которых у меня никогда не было. Даже Кул что-то понял, когда однажды попытался кинуть меня на консоль и неожиданно получил отпор. Понял, что наркотики могут закончиться и больше не приставал ко мне с просьбой «заценить игрушку».
А еще консоль позволяла подключаться к Шахматному Зонду, но так далеко я не заходил. Я не хакер. Я бредмен.
Впрочем, про экологию я знал много такого, чего лучше было бы и не знать. И я подумывал, а не начать ли мне откладывать кредиты на Пай — небольшой участок земли на последнем «чистом» континенте с той стороны планеты.
— Да. Белки вымерли, — вздохнул Лаки с таким видом, будто эта информация мешала ему спокойно жить. — Их уже не вернуть. Тебе насрать, правда?
— Неправда! — вскинулся я. — Я люблю животных. Когда у меня остаются объедки, я обычно выкидываю их в окно.
— Этого мало, — возразил Лаки. — Знаешь, за те две недели, что я здесь, я такого успел насмотреться… Ты в курсе, что в вашей черте действует птичий рынок, где нелегально продаются редкие виды лесных птиц, которых и так почти не осталось?
Видишь? — он задрал футболку. Его правый бок украшал здоровенный синячина.
— Это Кул? — спросил я.
— Да если бы! Там, на рынке, ходит такая рама — как три Кула. Я подхожу, спрашиваю, откуда птички, а он — меня ногой с разворота… — И тут же перевел разговор на другую тему, предложив выпить еще по одной. Что было дальше — я почти не помню. В моей памяти остались только обрывки диалогов, обильно приправленные звоном в ушах и позывами к рвоте. Я никогда столько не пил, как в тот раз.
— …да, я обратил на нее внимание, — говорил Лаки заплетающимся языком. — Хорошая девочка. И чего ты, дурак, хочешь? Сама на тебя вешается!
— Мэйджи, — упрямо повторял я. — Мэйджи! Ты понимаешь? Какая, в жопу, Ритка, если в мире есть такая женщина, как Мэйджи!
— Познакомишь?
— Иди ты к черту! Мэйджи — моя!
— Ну, тогда выпьем…
— …это все безнадежно. Такие личности, как Кул, скоро вытеснят таких, как я… Программа провалилась, не начавшись. Скоро они это поймут и устроят массовый отстрел.
— Думаешь? — лицо Лаки расплывалось в красное пятно.
— Как пить дать! — разгорячась, я заехал кулаком по тарелке с салатом, забрызгав все вокруг кусочками вареных овощей.
— Чего же ты не купишь пистолет? — удивлялся Лаки.
— А это ты видел?!
— …нет, здесь я с тобой согласиться не могу! Ты не прав, Ричи… На вот, покури лучше!.. Ну что плохого тебе сделали наркотики, за что ты их не любишь? Это же не героин, это просто такие сигареты… Покури и успокойся.
— Наркотики — это смерть! Понял — смерть!
— А что ты знаешь о смерти? Ты уже убивал? Или умирал? Для тебя смерть — всего лишь абстракция! Просто страшное слово. А ведь смерть — тот же наркотик. Это просто вопрос восприятия, вот и все. Это не плохо и не хорошо, просто это есть, и с этим надо смириться.
— А ты умирал, да? — кричал я ему в лицо.
— А я умирал, да! — соглашался со мной Лаки, и я отчего-то верил ему.
— … я ведь не предлагаю ничего взрывать прямо сейчас, — продолжал Лаки, помогая мне выбраться из салатницы, куда я случайно упал лицом. — Любой теракт без идейной подоплеки вызовет бурю отрицательных эмоций. Нет! К террору надо идти постепенно, проходя предварительные стадии…
— Мы никто, Лаки! Никто! — стучал я кулаком. — Никто! Мы не имеем никаких прав! Даже эти вонючие люди решают больше, чем мы!
— Хорошо, если все думают так же, как и ты! Но учти, что прежде, чем ступить на путь террора, мы подготовим общественное мнение таким образом, что каждая акция будет находить только позитивные отклики…
— Это безумие…
— Согласен.
— Нужны связи…
— Ни в коем случае! Нужны патроны! Сколько у тебя патронов к этой игрушке?
— А вот этого я тебе не скажу! — хихикал я.
А потом, когда я допился до того, что превратился в человека, Лаки заговорил совершенно другим голосом, в котором не было и тени алкогольных паров. И я не мог сопротивляться тому, что слышал:
— …И это кресло, твои руки на подлокотниках, плакаты на стене, пролитое вино, напряжение в плечах; глубокий вдох, выдох, вдох; так сложно, практически так же, как состояние твоих рук, пальцев, стиснутых в кулаки, ты же не думаешь, ты не хочешь, чтобы это было так… Только свет, проникающий сквозь занавески, кресло, привычный мир вещей, мир и комфорт…
Я проваливался в транс, я все понимал, но лингвистические структуры зацепили мое восприятие, унося с собой, далеко-далеко…
Я проснулся на середине монолога абсолютно пьяного Лаки. Я встал. Меня качало. Лаки бредил.
Я сказал ему:
— Кажется, мне хватит.
И рухнул на пол, лицом вниз.
Я мучительно долго пытался открыть глаза, а когда это получилось, выяснил для себя, что лежу я под обеденным столом в полосе солнечного света. В голове вертелась колючая проволока боли.
Очень хотелось пить. Я облизал пересохшие губы. Перевернулся, встал на четвереньки. Меня трясло. Ползком я направился в ванную, сунул голову под холодную воду и принялся жадно пить.
Что-то неприятное царапало душу, я снова почувствовал, как возвращается страх. И вспомнил вдруг, что так и не отнес таблетки Кулу.
Я застонал. Заскрежетал зубами. Заставил себя встать. Часы, висевшие в гостиной, пробили полдень. Только не это!.. Я старался не пропускать лекции. Это не поощрялось. Мне стало плохо. Я сунул пальцы в горло и с каким-то мучительным удовольствием заставил себя проблеваться. Легче не стало.
«Кул меня убьет!» — гудело в ушах, а диафрагма начинала сокращаться от ужаса. — «Убьет! Убьет!». Воображение уже рисовало картины дикой расправы. Ругая себя последними словами, я отправился искать Лаки Страйка.
Лаки Страйк, как был, в одежде и в высоких ботинках, раскинулся на моей кровати. Я подскочил, начал его тормошить.